Начавшаяся в протестной среде дискуссия о национализации меня радует признаками осмысленности, ибо две предыдущие темы "Кто слил протест?" и "Надо ли вести переговоры с Путиным?" были ее начисто лишены. Не портит общеконструктивного настроя дискуссии ни ее какой-то нарочитый вброс Владимиром Пастуховым через огромный материал в "Новой газете", ни немедленная поддержка сей инициативы Алексеем Навальным, ни откровенный привкус шантажа в развитии темы: дескать, те олигархи, что перейдут на сторону народа, будут признаны "народными", а другие, "антинародные", обречены на национализацию (бамбуковыми палками по пяткам).
Суть вопроса, в общем, ясна (так же, как и тема "пляжных" переговоров Владимира Познера с Романом Абрамовичем). Представим, как в тот тревожный день, когда волнения в Москве вплотную приблизятся к тому, что историки обычно называют правительственный квартал, у генерала, командующему силами оцепления, раздастся звонок, и голос очень богатого человека скажет: "Товарищ генерал, ваши силы стоят на последнем рубеже защиты правопорядка… Мы очень достойно наградим тех, кто сегодня проявит стойкость и решительность. Пожалуйста, доведите это до ваших подчиненных".
Но ведь можно сказать и так: "Господин генерал, сейчас важно проявлять сдержанность, приверженность гуманизму и уважение к конституционным правам граждан. Разумеется, все кто это понимает, будут поощрены".
В таких стилистических тонкостях и заключается разница между действиями силовиков в декабре 1905-го, марте 1917-го, январе и августе 1991-го, октябре 1993-го. Разница, каждый раз определяющая ход отечественной истории…
Национализация понимается ее идейными сторонниками, например историком Александром Скобовым, как компромисс между прогрессивными протестующими и консервативными массами, лозунг, способный увлечь массы в революцию. Лично я не понимаю, почему. Массы не хотят национализации, они хотят зарабатывать и потреблять по-капиталистически, но иметь "социалистические" гарантии занятости и застойно-советскую трудовую дисциплину. Если национализация это гарантирует, тот нас ждет обвальное снижение производительности труда и галопирующая (воистину аргентинская — десятки тысяч процентов в год) инфляция.
Национализация нужна левым интеллектуалам, которые в принципе считают капитализм (и вообще любое социально-экономическое соревнование людей) нравственно ущербным.
Ровно по той же логике, по который верующие, убежденные в аморальности секса, не имеющего целью деторождение, считают предосудительными не только гомосексуализм, но любое эротическое разнообразие, любые контрацептивы.
Говоря о компромиссах, я хочу обратиться к совершенно забытой сегодня теме — роли негласных компромиссов в истории большевизма. На слуху обычно два "мартовских" компромисса, позволивших большевикам сохранить власть в острокритических ситуациях: 1918 (Брестский мир) и 1921 (НЭП) годов.
За эти компромиссы большевиков все хвалили и ставили в пример их преемникам. Рассказами об этих компромиссах идеологи ранней перестройки старательно загоняли большевизм в гроб. Но было еще несколько не менее важных компромиссов, давших Ленину победу. Первый — это известнейший Декрет о земле, когда Ленин, "вычеркивая из реальности" правых эсеров, отбросил свои фантастические идеи о коммунизации земли и реализовал именно эсеровский "черный передел".
Второй негласный компромисс — это молчаливое согласие большевиков с тем, что вся власть на местах достанется свободно избранным Советам. После подавления в ноябре 1917 года кадетского сопротивления, большевики были уверены, что угроза гражданской войны погашена и впереди годы сравнительной мирной жизни. Они отпустили на свободу посаженных Керенским генералов-путчистов и начали выборы Учредительного собрания. Ленин удовлетворился лишь жестким контролем над Петроградом и Москвой, обеспечивая гражданский мир в обмен на полное признание результатов волеизъявления местного населения.
Третий компромисс — это массовый призыв к царским офицерам поддержать Красную армию в начале войны с Польшей в мае 1920 года. Большевики однозначно дали понять, что из очага мировой революции Советская Россия превращена в инкарнацию Российской империи. В обмен на то, что на службу к Троцкому царских офицеров, в том числе генералов, пошло куда больше, чем к Деникину, Колчаку, Юденичу и Врангелю вместе взятым, в Красной армии была уничтожена митинговая демократия, введены заградотряды и "децимации" (расстрел определенной доли нижних чинов в проштрафившихся частях), из революционной она стала настоящей имперской.
Но вернемся к первому ленинскому компромиссу, который, по моему мнению, до такой степени повлиял на дальнейший ход истории, заложив предпосылки последующих событий, что стал, наряду с "Брестом" и НЭПом, основой матрицы, того, что я бы назвал "практическим ленинизмом".
Написав слова "Декрет №2" на эсеровской земельной программе, Ленин как бы сказал крупнейшей тогдашней партии — социалистам-революционерам: "Я исполняю то, о чем вы, начиная с ваших политических предшественников — народников и народовольцев, мечтали целых полвека; в важнейшей аграрной сфере я отказываюсь от марксистских догматов, но за это не мешайте большевикам править страной. Упреки Керенскому, что он, сам эсер (правый), потерял власть из-за нерешительности ввести собственные разработки декретом Временного правительства, я полагаю несостоятельными. Аграрные реформы в странах с латифундийским сельским хозяйствам не зря очень сложны, проводятся медленно и трудно".
Для понимания всего последующего важно понять: все последовательные аграрные реформы, начиная с якобинской и включая Столыпинскую или ту, что провозгласил на Всероссийском Учредительном собрании его председатель Виктор Чернов, имели рыночный контекст. Получившему надел крестьянину были очень нужны деньги — налоги, взятки чиновникам, лечение, инвентарь, учеба сыновей (без которой им нет никуда дороги в жизни)… На Кавказе — дополнительно — на грандиозные престижные семейные торжества.
Ленин погрузил крестьян в "безденежную среду", то есть одним рывком перекинул их в вековую мужицкую утопию ("Опоньское царство"), где больше не надо надрываться за лишнюю копеечку.
Эсеровско-ленинский "черный передел" (раздел земли между крестьянскими домовладениями и закрепление ее в пользование) покончил с крестьянским малоземельем и с вековой угрозой массового голода. Разумеется, кроме чрезвычайных условий стихийных бедствий или гражданской войны. Крестьяне получили возможность выращивать столько, сколько им нужно для прокорма семьи и скота, а также для покупки соли, конской упряжи и гвоздей (одежда домотканая). Но самое главное, произошла ликвидация товарного производства. Впервые за тысячелетие крестьяне были избавлены от обязанности кормить несельское население, прежде всего города, промцентры и армию. Через 10 лет это пустит под откос НЭП. Но в 1918 году обрекало на голод плацдармы большевизма — индустриальные центры. Поэтому большевикам пришлось создавать комбеды, разжигая мощнейшую социальную конфронтацию в до того полностью лояльной им деревне, а затем направлять в деревню продотряды, что спровоцировало настоящую гражданскую войну и все последующие крестьянские восстания, привело к чудовищному голоду 1921 года, питало махновское движение.
Поэтому, если сейчас революционная оппозиция, полагая, что это обеспечит ей массовую поддержку в низах, решится объявить своей стратегической целью масштабный пересмотр итогов приватизации, она может так же, как и Ленин осенью 1917 года, стать заложником собственного популизма и сформировать ту "матрицу", которая ляжет в основу многих будущих бед страны.
Два необходимых примечания, в которых автор разъясняет свою позицию.
О "сливе протеста". Протест был "слит" протестующими интеллигентами, которые на самом пике общественного подъема полностью "залипли" на теме законности результатов выборов. Вместо обещаний ненавидящей новую номенклатуру и "ментов" стране полной ликвидации всевластия правителей, жесткого наказания коррупционеров и всяческих социальных реформ, все только и твердили о кривой Гаусса и о досрочных выборах, о легитимности и нелегитимности…
Это происходило в обществе, четко разделенном на "русских европейцев", для которых основным критерием легитимности власти является соблюдение ею принципов конституционной демократии и отказ от политических репрессий; и "русских византийцев", для которых единственным критерием законности правителей является их способность подавлять противников и кормить народ.
Поэтому власть, которая последовательно разгоняет демонстрантов и сажает оппозиционеров как "грузинских агентов", в глазах "византийцев" свою легитимность лишь укрепляет, а вот если власть вдруг вздумает усесться за один стол с Кудриным, Прохоровым, Касьяновым (не говоря уже о Навальном или Удальцове), то в народных глазах она свою легитимность тут же и потеряет.
Все это же относится к теме прошлогодних яростных споров о необходимости "диалога с властью".
Вы можете оставить свои комментарии здесь
! Орфография и стилистика автора сохранены
