В Тверском суде даже не нашлось клетки подходящего размера (не готовились к рекордам, непростительный промах). Так что пришлось проводить процесс в здании Никулинского суда, где клетка попросторнее.
Итоги процесса известны: 8 лимоновцев получили сроки от полутора до трех с половиной лет, 31 осужден условно. Кроме тошноты, вызванной очередным пароксизмом российского правосудия, процесс породил ряд вопросов. Кому их задать? Из Кремля нас убеждают, что у нас в стране – независимая судебная власть и кремлевские за ее решения ответственности не несут.
Наверное, при большом желании, не пожалев времени и усилий, можно отыскать несколько десятков или даже сотен индивидуумов, которые в этот кремлевский миф, в независимость судебной власти, верят. Остальные - абсолютное большинство - считают, что наши суды, во всяком случае, в делах, имеющих отношение к политике, следуют логике, которая весьма далека от логики независимого суда. Что, например, приговоры выносятся в соответствии с умонастроением Путина и по прямому указанию чиновников администрации президента. Или по произволу кремлевских, прокурорских или судейских чиновников, которые, не дожидаясь указаний, в холуйском экстазе пытаются угадать и угодить. Или, наконец, стряпаются для того, чтобы обеспечить прокурорским, лубянским и судейским звездочки, должности и карьеру.
Вполне очевидно, что сегодня прокуратура и суд – это не две разных структуры, представляющие две различные ветви власти, исполнительную и судебную, а, де-факто, единый технологический, карательный блок.
Один из обвиняемых по уже упомянутому "делу 193-х" заявил, что "приговоры Особого присутствия составляются в III отделении". Сегодня, когда мы обнаруживаем, что приговор по делу Ходорковского и Лебедева дословно, с воспроизведением орфографических ошибок, списывается с обвинительного заключения, этого шедевра прокурорской мысли, мы можем с полным основанием вспомнить эти слова.
Правда, переписать обвинительное заключение по "делу 39-и" у Тверского суда духа не хватило. Уж слишком скандальный резонанс вызвала та история с выкроенным из прокурорских текстов приговором по делу "ЮКОСа". Власть вроде учится на своих ошибках, но учится вяло и нехотя: школяр, который в слове "еще" делал четыре ошибки, сегодня допустил всего две...
"Вертикаль власти", в которую встроено все сущее, от парламента до судебной системы, по-прежнему остается главнейшей ценностью режима. Так что вопросы по "делу 39-и" надо задавать тому, кто находится в самой верхней точке этой вертикали, – президенту Путину. Другое дело, что он нам никогда на них не ответит. Но здесь важно другое: как говаривал писатель, мы научились давать ответы, теперь давайте научимся задавать вопросы.
Итак, вопрос первый, риторический. Были ли наказаны те люди, которые открыли на лимоновцев дело по обвинению в "насильственном захвате власти"? Впоследствии снятому в силу его полной абсурдности. Было ли это обвинение результатом низкой профессиональной квалификации следователей? Или все шло от немыслимого служебного рвения, перед которым закон становится бумажкой? Или на следователей было оказано такое давление извне, что вполне профессиональные люди сделались идиотами? Получили ли эти абсурдисты хотя бы служебные взыскания?
И что делать с прокурорами, которые требовали в качестве меры пресечения для обвиняемых заключение под стражу, и с судьями, которые это санкционировали? А через год суду вдруг открылось, что преступления нацболов тянут только на срок условный?
Вопрос второй. Нет никаких сомнений: нацболы сидят не за то, что они вторглись в некое административное здание, коих в столице тысячи. Они сидят за посягательство на нечто, имеющее особый сакральный статус: Приемную Администрации Президента. Все, что связано с президентом, священно для орды подхалимов и холуев. Приемная президента – это почти алтарь. Может быть, картонный, походный, но над ним все равно витает ореол президентской непогрешимости и неприкасаемости. Вторжение сюда – это поругание святынь, почти иконоборчество. И нет такой кары, которая была бы достаточным наказанием за подобное святотатство. Так что, до трех с половиной лет, хотя, конечно, жаль, что у нас уже не сжигают на костре.
При Сталине сажали, если кто-то неосторожно подтерся газетой с портретом любимого вождя. Мы идем к этим временам? Что бы прокуроры ни написали в обвинительном заключении и чтобы ни прозвучало в приговоре суда, на самом деле статья, по которой осудили лимоновцев, – вирутальная, существующая лишь в сознании прокурорских и кремлевских. И называется она – "публично выраженная нелюбовь к Путину".
Конечно, свита везде и повсюду играет короля, но не везде ползает перед ним на брюхе. Не везде по-собачьи заглядывает в глаза, пытаясь угадать и угодить, выполнить любое прочитанное в уголках глаз или губ желание.
Так вот, не кажется ли президенту, что холуи, которые забегали, засуетились как раз потому, что нацболы посягнули на это святилище, сильно перегнули палку? Что в XXI веке квазирелигоизный трепет перед вождем и всем, что имеет к нему отношение, выглядит диковатым? Недостойным? Смешным? Нелепым? Подлым? Омерзительным?
Вопрос третий. Как насчет тех, кто в августе нынешнего года с бейсбольными битами наперевес, под аккомпанемент выстрелов из огнестрельного оружия напал на выходящих после очередной политической тусовки активистов левых организаций (включая тех же лимоновцев)? Насчет бандитов в прямом смысле слова ("бандиты" – одно из любимых словечек президента)? Этих, с битами, задержали, подержали пару часов в отделении милиции, потом за ними приехали кураторы – и их с миром отпустили. А там были тяжкие телесные повреждения: челюсть кому-то проломили, одному парню сломали обе руки, были сотрясения мозга и прочее. А лимоновцы, которые и повредили всего-то дверь в кабинетик и пару стульев (да насчет двери еще не вполне ясно, ведь ломал-то ее ОМОН) и, кроме того, полностью возместили ущерб, – год отсидели до приговора ВСЕ, и некоторым из них еще предстоит мотать вполне реальные сроки. Значит, те или иные действия квалифицируются устиновской Генпрокуратурой исходя из политической целесообразности? Потребностей и пожеланий Кремля? И закон для лимоновцев один, а для тех, кто ходит под Якеменко, другой?
Вопрос четвертый. Вообще-то лидер страны, который пытается пересажать своих политических противников по уголовным статьям, эту страну не сильно облагораживает. Практика судить политических по уголовной статье – это старая и подлая практика советского КГБ. Видят ли в Кремле разницу между компанией пьяным дебошем и акцией политического протеста? Или они считают, что "анархиста не отличишь от бандита", как те политические карлики, над которыми еще лет этак сто назад иронизировал Георгий Валентинович Плеханов? Выходит, дедушка нашего президента, который, помнится, работал поваром у В.И.Ленина, обслуживал уголовника, организатора массовых беспорядков? Безусловно, да, кивнут прокурорские. Приказал президент: никаких "джамаатов", только "бандиты" – значит, так тому и быть. Доктор сказал, в морг, значит, в морг. Им кажется, если они передернут, подменят слово, выхолостят смысл, исчезнет само явление. Увы.
Вопрос пятый – тест на здравый смысл. Усматривают ли наши главные политические фигуранты и прокурорско-судейский народец сколь-либо существенную разницу между акцией лимоновцев и, скажем, погромом на Манежной площади (с последующим разгромом Тверской улицы) после матча Россия – Япония в июне 2002 года?
Если разница кажется им малозаметной, если и то и другое, с их точки зрения, – одна сатана, массовые беспорядки, то, наверное, им следует задуматься о том, как у них обстоит дело с ratio, тем здравым смыслом, который должен в какой-то степени присутствовать даже у чиновников, встроенных в разные "вертикали".
Вопрос шестой, последний. Известно, что многие революционеры, которые проходили по массовым политическим процессам 70–80-х годов XIX века, кончали самоубийством или сходили с ума. Если, не дай бог, нечто подобное произойдет теперь (еще раз скажу: не дай бог и постучу по дереву!), то что будет делать власть? Как будет выглядеть президент? Напомню известный случай, рассказанный в свое время Александром Николаевичем Яковлевым. Однажды, на рубеже 80–90-х, Горбачев собрался пресечь какую-то очень не симпатичную ему массовую акцию. Жестко, силовым путем. И решил посоветоваться с Яковлевым. Александр Николаевич спросил его: "А если люди погибнут?" Ничего, отвечал Михаил Сергеевич, в конце концов, сами нарывались, знали, на что шли. "Тогда подумай о том, – сказал ему мудрый Яковлев, – как будешь хоронить". Горбачев подумал и отступил. Нынешние, похоже, о таких вещах уже не думают.
