Апрель – это звучит звонко. Поэтому пиарщики КПСС повели отсчёт сокрушительной эпохи не с воцарения молодого генсека, а с рутинного мероприятия 23 апреля 1985 года. Якобы старт Перестройки… Но никто на Апрельском пленуме ЦК не говорил о гласности и плюрализме. Тема звучала скучнейше: "ускорение социально-экономического развития". Если сквозь зевоту что-то и проглядывало, то никак не демократизация, хотя бы Советов. Скорей наоборот. Михаил Горбачёв начинал с однозначной заявки на жесть.
Предчувствия у многих были мрачными. С конца 1979 года советская политика разворачивалась примерно в том направлении, которое мы наблюдаем последнее десятилетие. Война уже шла – через Афганистан со всем миром. Хотя развязать мировую войну нападением на Украину – на такое коммунистическим геронтократам всё же не хватило бы фантазии.
Конечно, Юрий Жуков или Валентин Зорин не визжали по-соловьёвски в "Международной панораме" или "9-й студии". Люди всё-таки серьёзные, слова взвешивали. Не говоря о том, что соловьиные трели кончилось бы тогда знакомством с карательной психиатрией. Истериковать на тему войны в Советском Союзе не рекомендовалось. Политические руководители СССР и их рупоры в СМИ позиционировались как марксистские наследники идей Просвещения. Совсем уж кондового мракобесия на людях не демонстрировали. Радиоактивным пеплом и геноцидом не грозились – наоборот, "борьба за мир" ("и желательно весь"). Председатель Верховного суда СССР Владимир Теребилов, в отличие от председателя Конституционного суда РФ Валерия Зорькина, не называл крепостное право "скрепой единства нации". Считалось как бы неприличным.
Но тем не менее. Шесть лет афганского побоища. Глобальная Холодная война гроздилась горячими точками на всех материках, кроме Австралии. Ужесточались стандарты действий МВД, давно получившего право использовать спецсредства за пределами исправительно-трудовых учреждений. Планировалось возобновление масштабных политических репрессий. КГБ склонялся к тому, что высылки диссидентов, профилактирования работяг и школоты становятся неэффективны. Нужны настоящие посадки и серьёзные сроки. Прокатились по стране андроповские проверки бань и пивных.
В ответ появлялись организации вроде "Комитета шахтёрской чести" на Шпицбергене. "Новая оппозиция" не составляла правозащитных петиций, а готовилась к вооружённой борьбе. "Намерения совершить террористический акт были в ряде случаев серьёзными, а подготовка к нему — почти профессиональной, – отмечает историк советской “крамолы” Владимир Козлов. – Одновременно происходило как бы сгущение мотивов простонародных антиправительственных действий, их концентрация вокруг наиболее существенных вопросов жизни: зарплата, жизненный уровень, дефицит. На смену купленной лояльности могли прийти массовое недовольство и простонародный протест".
Если у читателей возникнут какие-то ассоциации, мы не готовы возражать. Нынешний-то бандитизм обретает масштаб внутреннего фронта, параллельного партизанскому движению. И с "радикализмом-экстремизмом" пересекается напрямую. Верхушке КПСС в этом плане было всё-таки проще.
Но престарелые хозяева страны уходили один за другим. В высшем органе партийно-государственной власти – Политбюро ЦК КПСС – шёл форменный разгром. По причинам неодолимым, естественно-возрастным. Ещё до Брежнева умер Суслов, многолетний куратор идеологии. Вскоре после Брежнева – оба преемника: стратег партийно-чекистского симбиоза Андропов и символ исторического финала Черненко. Не стало и коммунистического кингмейкера Устинова – министра обороны и фактического лидера сталинистской номенклатуры, контролировавшей ВПК.
Статус кингмейкера унаследовал министр иностранных дел Громыко. В генеральные секретари он не метил. Но определить главу партии и государства брался. Выбор представился из четырёх кандидатур: московский партсекретарь Гришин, ленинградский патсекретарь Романов, украинский партсекретарь Щербицкий, сельхозсекретарь ЦК Горбачёв. Гришину было за 70, Щербицкому без малого 70, Романову и то за 60, а его ещё и опасались. Предпочтение Горбачёву отдавалось во многом по возрастным причинам: 54 года.
Выдвигался запрос на креатив: как стимулировать хозяйственный рост, утихомирить поднимающееся "отрицалово" и разойтись краями с Рейганом. Опыт брежневского поколения ответов не давал. Понадеялись на следующее.
Михаил Сергеевич заранее обеспечил себе мощную поддержку в партийном и хозяйственном аппаратах. Секретарей обкомов бульдожьей хваткой склонил на его сторону секретарь ЦК по кадрам Егор Лигачёв. Капитанов индустрии обработал заведующий экономическим отделом ЦК Николай Рыжков. Оба, как и сам Горбачёв происходили из андроповских выдвиженцев 1983 года.
Никто не ждал от Горбачёва идеологического отступничества. Да он и не давал к тому ни малейшего повода. Наоборот, отличался особой марксистско-ленинской яростью.
Тому есть документальные свидетельства. Никто жёстче Михаила Сергеевича не высказывался по поводу южнокорейского пассажирского "Боинга", сбитого советским истребителем 1 сентября 1983-го. А уж фразы типа: "Мир наступит, потому что социализм это мир" – и вовсе ужасали. Ведь это значило, что "мир наступит" после захвата мира советским социализмом. Этого не будет, такой "мир" не наступит. Но может наступить Бомба.
11 марта 1985 года Михаил Горбачёв был утверждён на посту генерального секретаря ЦК КПСС. Это был единственный вопрос Мартовского пленума. Политическая программа оглашалась на пленуме Апрельском. 40-летие которого сегодня отмечается.
И программа прозвучала. Ускорение. Усиленное инвестирование машиностроительного комплекса. "Среднее машиностроение" – производство ядерного оружия. "Общее машиностроение" – производство космического оборудования, включая ракеты-носители. Вот уж небывалая новация для советской экономики.
Обеспечить максимальную загрузку за счёт многосменной работы. Накачивать трудовой энтузиазм. Ужесточить производственную дисциплину. Обрушиться всей госмашиной на преступность и правонарушения. Тоже невиданные креативы.
"Задача вполне выполнима, если в центр всей нашей работы поставить интенсификацию, перестроить управление и планирование, структурную и инвестиционную политику, повсеместно повысить организованность и дисциплину", – сказал Горбачёв.
Только в таком контексте прозвучала "перестройка" на легендарном Апрельском пленуме. Перераспределить чиновные прерогативы и казённое финансирование. Подтянуть вожжи и взмахнуть кнутом над чернью.
Надвигалось 17 мая – исторический антиалкогольный указ. Первый бой Перестройки. Всесоюзная "петля Горбачёва" из очередей в винные отделы ("Кайки, кайки, ребята! Ну что, драться будем?"). Бессмертие мафии, классически поднявшейся на сухом законе. Креативы распитий под столами на безалкогольных свадьбах. Литературно-художественный всплеск, вплоть до проникновенного стихотворения "Слесаря пропивают получку" ("Не прошибли их строки указа…") Параллельно запустилась борьба с "нетрудовыми доходами". "Всесоюзный погром огородных теплиц займёт не последнее место в ряду исторических свершений", – резюмировал впоследствии Анатолий Стреляный.
Благодушных брежневцев вытесняли кадры андроповской ориентации. Лигачёв перешёл с кадров на идеологию, утвердившись вторым секретарём ЦК. Рыжков возглавил Совмин. Оба стали членами Политбюро. Генсек рассчитался повышениями с главными своими лоббистами.
На торжественном заседании 9 мая 1985-го Горбачёв особо отметил выдающуюся персональную роль Сталина в Победе (чего не бывало и при Брежневе). Резко интенсифицировались бои в Афганистане. Молодой энергичный генсек по всякому поводу и без всякого повода рассказывал, как он любит "советоваться с Лениным" – читать ПСС и на основе прочитанных текстов (года, например 1918-го), принимать решения текущего дня. "Побольше о партии, о Ленине, об Октябре", – инструктировал он агитпроповцев.
Таков он был в реальности, легендарный Апрельский пленум. Такая весна Перестройки.
Почему же политика руководства КПСС вдруг развернулась на 180 градусов? Как случилось, что вместо "выдающегося Сталина" – реабилитация Бухарина, вместо "побольше о Ленине" – много о Солженицыне, вместо "искоренения нетрудовых доходов" – законы о кооперации и индивидуальной трудовой деятельности, вместо "социализм это мир" – "новое мышление" и Рейган на Красной площади?
Вновь обратимся к монографии Владимира Козлова: "Миллионы обиженных пьяниц, проводящих ночи в вытрезвителе или 15 суток в КПЗ, огромное число ежегодно попадавшихся на мелких хищениях людей и еще больше — оставшихся безнаказанными, молодёжь, выросшая в пьющих семьях — всё это было не самым лучшим строительным материалом для объявленной Горбачевым перестройки. Страна зашла в тупик. Общество разлагалось". Это – социальный корень поворота. Но был и конкретный рубеж.
Здесь позволим себе цитату покойного Максима Соколова, тогда ещё не превратившегося в то, что стало впоследствии стало известно под этим именем и этой бородой: "Горбачёв изо всей мочи вдавливал педаль акселератора. Пока не взорвался 4-й блок ЧАЭС. Чернобыльские известия были подобны окрику, который пробуждает шествующего по крыше лунатика".
Подспудная социальная напряжённость совместилась с экономико-технической изношенностью системы. Жестокий удар побудил к настоящим поискам выхода. Осенью 1986-го Горбачёв встретился в Рейкьявике с Рейганом и впервые просигналил готовность СССР к реальному, а не декларативному разоружению.
Примерно тогда же началось освобождение политзаключённых. На совещании преподавателей "общественных наук" генсек призвал не замыкаться в идеологических штампах, а присматриваться к современности и мыслить диалектически.
27 января 1987 года Горбачёв выступил на Январском пленуме ЦК КПСС с докладом "О перестройке и кадровой политике". Вот там уже прозвучали слова и о демократизации, и о гласности, и о преодолении наследия 1930-х. С этого рубежа покатило своим ходом: выборы, съезды, развилки Моршанска и Алапаевска, шахтёрские забастовки – и итоговый снос режима КПСС.
Так что началась Перестройка не в апреле 1985-го (не в марте тем более). А по крайней мере через год. И растянулось начало до января 1987-го. Получается, настоящее 40-летие Перестройки ещё впереди. А от 1987-го – прямая дорога в 1989-й.
Итак, ужесточение режима, глобальная международная конфронтация, экономические трудности.
Рост социального недовольства порождает политическую оппозицию. Уже не диссидентскую, не правозащитную, не "болотную", а – обратимся снова к историку: "В районах нового строительства была повышенная концентрация специфических социальных групп — бывших преступников, освобождённых из мест лишения свободы условно и условно-досрочно. Снова начали появляться города, “оккупированные” полукриминальными элементами. Нарастание кризисных явлений и новая вспышка простонародного сопровождались выходом на историческую сцену новых оппозиционных сил. Гораздо менее интеллигентных, но и гораздо более активных и опасных для власти".
Само понятие нового строительства в этой связи бросало их в дрожь: возрождался призрак "периферийных банд городских окраин" – стройки начала 1930-х были социальным резервом антисоветского повстанчества. Тогдашняя номенклатура по-настоящему помнила историю. Выражаясь современным языком, в середине 1980-х власти ощутили угрозу не от рукопожатных и креаклов (что безразлично), а от гопоты и ватников (что серьёзно). Как ныне путинский Совбез отфиксировал радикальную опасность молодёжных группировок.
Круг замыкается, цикл повторяется. Горбачёвская номенклатура решилась на Перестройку. Путинская, страшась исторического опыта, идёт другим путём – тотальное насилие снаружи и внутри. Подобно Чаушеску и Каддафи. С известным их концом.
Доброй волей элиты перестроек не начинают. Только под ударом или страхом. Юбилейный сегодня Апрельский пленум – ещё одно подтверждение. Как прежде того послесталинская Оттепель. Не жди хозяйской милости – ни тогда, ни потом, ни ныне. "Особое место мы отводим новым формам социального активизма, повседневно-бытовому сопротивлению… Войну остановит война", – предрекает Фронт АБН.
! Орфография и стилистика автора сохранены
