Локальная история с критикой, которой губернатор подверг философа, позволяет задуматься над эволюцией отношения к Канту в России.
В дореволюционной России философия Канта была закономерной частью университетского курса, а сам Кант воспринимался интеллектуальным классом как ученый мирового масштаба. Резко критичная в отношении Канта тенденция существовала в основном в духовных академиях, где кенигсбергского философа вполне естественно упрекали в несоответствии православной ортодоксии. Но и там ситуация не носила всеобщего и линейного характера. На смену критикам во второй половине XIX века в духовные академии стали приходить довольно многочисленные поклонники Канта, которым, в свою очередь, оппонировал с антикантианских позиций Павел Флоренский, друг Василия Эрна. Однако позиция Флоренского (как и Эрна) тогда воспринималась как точка зрения меньшинства, молодых талантливых людей, эпатировавших солидных профессоров.
В СССР отношение к Канту на разных этапах истории существенно различалось. Верхом неприятия были проработки 1944 и 1947 годов, когда за слишком благожелательное отношение к немецкой классической философии досталось (правда, не слишком сильно) одному из главных работников философского фронта Георгию Александрову. Но в то же время после взятия Кенигсберга могила Канта была взята под государственную охрану. Полностью отказаться от Канта, посмертно отправив его в Соловки, советская власть никак не могла из-за статьи Ленина о трех источниках марксизма, к коим, наряду с английской политэкономией и французским утопическим социализмом, относилась и немецкая классическая философия. Ленина можно было осторожно корректировать, но не более того.
После смерти Сталина о немецкой классической философии стало можно писать существенно свободнее. Постепенно из советского философского мейнстрима применительно к Канту уходило словосочетание "буржуазный философ-идеалист", которое использовали только старые бойцы философского фронта. В 1973 году Валентин Асмус пишет в своей известной книге, что "Кант - великое имя в истории мировой культуры, в истории не только немецкого народа, но и всего человечества".
В современной России снятие цензурных ограничений привело к тому, что о Канте, как и о любом другом философе, можно было писать, не оглядываясь на ленинские цитаты. Кант стал одним из главных брендов Калининграда – в его честь назвали университет, восстановили памятник. Научным мейнстримом стало не просто восприятие Канта как великого мыслителя, но и встраивание в мировой процесс изучения его наследия – как и других философов. Крупнейшим достижением считалось преодоление барьера, отделявшего советскую науку от мировой.
В то же время, кроме мейнстрима, в условиях свободы появилась и другая тенденция, восходящая к дореволюционной радикальной критике Запада и западничества. Именно в 1990-е годы – период максимальных идеологических свобод – стало можно открыто говорить о Западе как абсолютном зле и обличать Канта с позиций православной ортодоксии (то есть вернуться к подходам XIX века с добавлениями Флоренского и Эрна) или же с позиций российского патриотизма (так Канта несколько лет назад критиковал вице-адмирал Игорь Мухаметшин), или же с любых других позиций (Алиханов ссылался в своей речи на идеолога русского национализма Константина Крылова, который никак не был ортодоксом).
Другое дело, что все это существовало в неакадемической среде и выглядело маргинальным. Но чем сильнее были политические расхождения с Западом, тем меньше было маргинальности (и аэропорт "Храброво" в условиях резкого ухудшения отношений с Германией не назвали в честь Канта – думается, что до 2014 года проблем бы не было). А полный разрыв с Западом привел к тому, что научный мейнстрим стал восприниматься как подозрительный, не соответствующий государственным задачам. Соответственно, для антимейнстримных точек зрения появился шанс – разумеется, не только в области истории философии, но и в других гуманитарных науках.
! Орфография и стилистика автора сохранены
