Тезис о том, что война России и Украины — это война ценностей, может показаться на первый взгляд преувеличением, за которым скрывается только "просто политика". На самом деле, в этом тезисе скрыта правда. В борьбе свободы с контролем нет ничего нового. Но конкретно этой войне особой цивилизационной ценности и апокалиптического привкуса придает тот технологический этап, на фона которого она идёт. Дело в том, что Украина — довольно яркий пример хотя еще не проработанной, но уже цифровой демократии. А Россия — яркий пример еще не вполне цифровой, но уже автократии.
Учитывая вектор развития, который взяла РФ, полезно посмотреть на ее старшего брата — Китай, в котором авторитарная система уже достаточно крепко цифровизировалась.
У российской волокиты с заменой слова "война" на "специальную военную операцию" есть китайский побратим — события на площади Тяньаньмэнь, темное пятно на биографии китайской власти. И оно вытирается цифровыми средствами не только из официальной истории, но из информационного потока и личного общения. О площади Тяньаньмэнь технически крайне сложно написать или прочитать в интернете из-за фильтров на соцсетях и поисковиках.
В России сейчас своя тяньаньмэньская площадь, но гораздо более масштабная — война с Украиной. Требование называть войну "специальной военной операцией" может показаться просто очередным бюрократическим бредом. На деле тестовый запуск работы цифровой диктатуры. Учитывая современные возможности, буквально через один шаг легко представить систему, которая будет распознавать и наказывать не только любое написанное слово "война", но и любое сказанное слово "война" — в том числе сказанное в частной беседе.
Как проходит этот тест? Кроме технических возможностей проверяют и другое: если общество в 20-х годах XXI века признает за правительством право цензурировать не только СМИ, но речь и даже мысли, создается удачный прецедент — и следующие подцензурные вещи будут регулироваться гораздо жестче.
Регулирование информационного потока и наказание людей, участвующих в "неправильном" информационном потоке имеет далеко идущие последствия. В юридическом поле много спорят о том, является ли преступником потребитель запрещенного контента — или только его производители. В авторитарном режиме потребитель, конечно, считается преступником. А список запрещенного контента при таком режиме множится с каждым днем. Например, высказанное вслух недовольство незаконченной стройкой или разваленным домом будет считаться дискредитацией власти и будет под запретом. А затем и само обращение внимания на эту стройку и дом.
К чему это приведет? К тому, что вскоре гражданская самоцензура будет работать не только в процессе создания контента — но даже в процессе потребления. Человек будет бояться даже узнать что-то — так как цифровые средства контроля позволят фиксировать это сразу и автоматически наказывать.
Цифровой авторитаризм исполнит мечту диктатора: наказание станет обязательным и неизбежным — в отличие от диктатур прошлого, где наказать за всё и всех было просто невозможно. Одна из причин падения репрессивной модели Советского Союза — невозможность наказать всех нарушивших предписания. Наказания были избирательными и показательными: большинство достаточно было запугать возможностью наказания — однако у диссидентов всегда была надежда на "всех не пересажаете". Но цифровая диктатруа исправит эту историческую ошибку. Уже совсем скоро она сможет наказывать автоматически всех нарушивших правила без исключения — и совершенно без затрат человеческого ресурса.
! Орфография и стилистика автора сохранены
