Услышала сегодня историю, которая пронзила мою душу. Доктор, отправлявший меня на целебный душ, в обнаружил, что при заезде в санаторий меня записали как существо мужского пола.
Пока мне меняли пол (в документах — поясняю на всякий случай), он рассказал, что несколько лет назад приехала женщина, которая должна была жить в двухместном номере. Через неделю (!!!) она сказала, что номер хороший, только сосед очень храпит. Она неделю жила в одном номере с мужчиной, и оба они считали, что так и надо. Если бы он не храпел, то так бы весь срок и прожили…
В принципе, лет 500-600 назад это никого бы не удивило. Крестьянская изба — что на Руси, что в Европе, — не место для уединения. Да и в городах долго не было никаких отдельных комнат ни у кого, кроме хозяина и хозяйки.
И то — Тристан, изнывая от любви к Изольде, крадется в ее спальню. Она лежит на супружеской постели с мужем, королем Марком. Королем, не деревенским мужиком. Но вокруг, на полу, прямо в королевской спальне спят воины короля Марка. В результате Тристан в отчаянии пытается через них перепрыгнуть…
Не случайно Жак Ле Гофф писал, что лето в средневековой Европе — "пора любви" — можно уединиться в лесу или хотя бы на сеновале… Другая замечательная мысль, обнаруженная мной в книге Олега Воскобойникова "Средневековье крупным планом", — человек, придумавший провести от очага, находившегося в центральном зале замка, трубы по стенам для обогрева других комнат, создал возможность частной жизни. Люди смогли расходиться по своим углам, а не сидеть все время друг у друга на виду, поближе к огню.
Века с XVI–XVII постепенно, в разных странах с разной скоростью начинает прокладывать себе дорогу обособленное поведение автономного человека.
Сидят уже не на лавках, а на стульях — в личном пространстве каждого. Раньше-то стул был только у главы семьи и считался чем-то важным. Когда викинги отправлялись на поиски нового поселения, то брали с собой "колонки" от стула — очевидно, у хозяина дома было что-то вроде балдахина, и кидали их в воду — где их прибьет море, там и надо жить.
Едят уже не руками, а вилкой. Есть уморительное описание того, как англичане с удивлением смотрели на итальянца, цеплявшего кусочки мяса каким-то странным приспособлением. А дальше у каждого уже будет своя посуда, свои приборы, свое обособленное место за столом.
И комнат в домах будет все больше, и уже не будут спать вповалку, а появится возможность то уходить "к себе", то возвращаться в места, предназначенные для общения.
И все эти перемены будут ничуть не менее важны, чем политические изменения, обеспечивавшие права человека, или распад средневековых цехов и крестьянских общин и начало свободной торговли.
И в нашей стране, вообще-то, этот процесс тоже идет — пусть медленно и непросто. Когда Столыпин предоставил крестьянам право свободного выхода из общины, то для кого-то это было неприемлемо, а для кого-то оказалось благословением. И сегодня кто-то все еще оплакивает развал колхозов, а кто-то пытается строить фермерское хозяйство.
А когда были построены такие неудобные, маленькие, тесные "хрущобы", то миллионы людей получили возможность жить, зная, что соседи не будут смотреть, что у тебя в кастрюле и кто пришел к тебе в гости, и как у тебя складываются отношения в семье, — и, кстати, не узнают, какие радиопередачи ты слушаешь на своей — пусть крохотной, но своей! — кухне, на своем транзисторном радиоприемнике ВЭФ. И это было великим раскрепощением, имевшим не меньшие последствия, чем осуждение Сталина.
Конечно, нам еще далеко идти по этому пути. У переводчиков регулярно возникают проблемы с переводом английского слова privacy. Приватность? — как-то старомодно звучит. Частная жизнь? — вызывает ассоциации со сплетнями и супружескими изменами. Privacy — это своя собственная, никому не подконтрольная жизнь, и для такого понятия еще не выработалось в русском языке общеупотребимое слово.
Ничего, еще выработается…
! Орфография и стилистика автора сохранены
