О том, что происходит со взглядами политэмигрантов на примерах Александра Зиновьева, Солженицына, а также Бабченко, Муждабаева, Сотника и некоторых других
Интернет и социальные сети кардинально изменили ту роль, которую политические эмигранты могут играть и играют в жизни стран постсоветского пространства. Достаточно посмотреть на белорусский протест, координацию которого в значительной степени взял на себя телеграмм-канал NEXTA, который делают эмигрировавшие в Польшу молодые люди.
Медийное пространство не знает государственных границ, только языковые. Тексты политэмигрантов воздействуют на общественное сознание и формируют его. При этом политическая эмиграция сама по себе часто меняет сознание человека. Не всегда, но часто. Причем, порой самым неожиданным образом.
Тщеславие пророков и тупики гипертрофированного нонконформизма. Казус возвращенцев
Многих неприятно удивили метаморфозы, случившиеся в политэмиграции с великими антисоветчиками: Зиновьевым и Солженицыным.
Зиновьев, крупный мыслитель в области неклассической логики, прославился своими "Зияющими высотами" и другими "социологическими романами", в эмиграции был обласкан, осыпан премиями, наградами, его книги издавались на многих языках, о нем снимались фильмы. Многие по-разному объясняли причины того перелома, в результате которого Александр Александрович стал ностальгировать по коммунизму, прекратил ругать СССР и принялся клеймить Запад, обзывая его "человейником", европейские ценности и образ жизни – "западнизмом", а советскую перестройку – "катастройкой".
Я застал только следы Зиновьева на философском факультете, точнее, только на кафедре логики. Это был дух свободного поиска истины, независимого разума, глубоко чуждого того тупого и унылого догматизма, который царил на всех без исключения других кафедрах.
Гипертрофированный нонконформизм Зиновьева, его патологическое стремление идти всегда и во всем против течения, в сочетании с определенной моральной неразборчивостью, сыграли с ним дурную шутку. В брежневском СССР он, вполне благополучный ученый, завкафедрой в самом престижном вузе, писал сатирические тексты на советскую действительность. На Западе, будучи кумиром публики и главным ньюсмейкером российского зарубежья, устроил интеллектуальный погром в доме, который его приютил. Зиновьев придумал для себя индивидуальную этику, суть которой – в его фразе: "Я есть суверенное государство". Как эта этика довела его до публикаций в прохановской газете "Завтра" и призыва голосовать за Зюганова в 1996 году, это вопрос не столько к самой его весьма своеобразной этической теории, сколько к повседневной этической неразборчивости, неспособности ощущать запах дерьма у себя под носом. Свойство, кстати, весьма распространенное в, том числе, и среди людей выдающегося ума, витающих в эмпиреях и не удостаивающих вниманием грешную землю.
Сегодня иногда создается впечатление, что от всей Вселенной по имени Александр Зиновьев остался лишь жалкий, ублюдочный и мракобесный ошметок – "Зиновьевский клуб", в котором заправляют интеллектуальные микробы типа Дмитрия Киселева и Дмитрия Куликова. И от этого становится очень грустно…
Сложно не впадая в повторы, а то и в плагиат писать о том, что произошло с Солженицыным после "Портрета на фоне мифа" Войновича и Сим Симыча Карнавалова в его же "Москве 2042". К тому, что было написано Владимиром Николаевичем, могу добавить немного личных впечатлений. Коммунисты и "патриоты" встречали аплодисментами каждую банальность, которую Александр Исаевич с видом пророка изрекал во время своего выступления в Госдуме 28.10.1994. Я сидел в зале и сгорал от стыда за человека, который написал "Один день Ивана Денисовича", а теперь громыхал про "разгул чужой валюты в стране". Он тогда уже написал имперский опус "Как нам обустроить Россию", но еще не скатился до антисемитской гадости "Двести лет вместе", еще не опозорил себя благоволением к Путину.
К казусу Солженицына применима знаменитая формула Толстого про то, что человек – дробь, в числителе которой то, что он есть, а в знаменателе – чем себя воображает. Размер числителя у Солженицына в данном случае не имеет значения, поскольку его знаменатель стремится к бесконечности, а стало быть, дробь "Солженицын" стремится к нулю.
И еще из личных впечатлений. Солженицыну, застывшему в позе пророка была совершенно чужда ирония, а тем более самоирония. Возможно, именно отсутствие этого важнейшего профилактического средства от самомнения столь пагубно сказалось на гипертрофированно разросшемся "знаменателе"…
"Гори-гори ясно!"
"Кто будет улетать последним, не забудьте погасить за собой свет в Шереметьево", - эта шутка, бытовавшая во время последней, т.н. "большой алии", в наши дни перестала быть шуткой, а стала предельно деликатным выражением настроений нескольких политэмигрантов, специализирующихся на проклятиях в адрес всех своих бывших сограждан, в особенности тех, кто оставшись в путинской России, пытается бороться с режимом всеми доступными им средствами.
Аркадий Бабченко эмигрировал в 2017 году, и с тех пор уверяет всех, что те кто остался слились с режимом до степени полного смешения. Фраза "гори-гори ясно!", брошенная в адрес задохнувшихся во время пожара детей, не может означать ничего иного, кроме того что все оставшиеся в России после 21.02.2017 (день, когда Бабченко заявил о том, что покидает Россию), заслуживают мучительной смерти.
Айдер Муждабаев покинул РФ раньше Бабченко, в 2015 году, но обладая намного меньшими литературными способностями, идет в фарватере своего коллеги, младшего и по возрасту и по эмигрантскому стажу.
Саша Сотник первый раз заявил о своей эмиграции в 2016-м, тогда через пару месяцев вернулся, сейчас живет в Словакии.
Все трое заняли уникальную нишу в российской политэмиграции, ранее в столь явном виде не встречавшуюся. Обитатели этой ниши постоянно твердят, что их совершенно не интересует все, что происходит в России и в тоже время львиная доля их текстов именно о России. Заявляя о себе как о противниках путинского режима, основную энергию своей ярости они направляют именно против тех, кто с этим режимом борется. Особенно это характерно для Бабченко и Муждабаева.
Из последнего. Реакция этой тройки на отравление Навального.
Бабченко: "Как-то абсолютно похуй, что там с ним. Шесть лет для чувака не существовало репрессий, убийств, пыток и похищений, расследования они там про домик уточки Медведева делали - ну так для нас теперь не существует их. Я свою украинскую ленту вот прям люблю сейчас. Такое, лёгкое вскользь упоминание "отравился не бутербродом" - и все. Абсолютно насрать, что там у них. С ними со всеми.
Пойду про домик уточки порасследую лучше. Борьба с коррупцией - самое важное!". Конец цитаты.
Саша Сотник объясняет, что это "банальный залёт по передозу", так как Навальный "веселился, нюхал, пил".
Айдер Муждабаев хихикает: "Чаем? а может быть бутербродом он отравился ?".
Эмиграция – тяжелое испытание. Особенно политическая эмиграция. Инженеру, программисту, ученому физику-химику-биологу легче найти себя и пройти адаптацию в другой стране. Журналисту и политику сложнее. Комментировать чужую политическую реальность для тех, кто в этой реальности живет с рождения? Для того чтобы тебя стали слушать, нужно в момент эмиграции иметь высокую политическую или профессиональную капитализацию, лучше и ту и другую. Это явно не тот случай, если речь идет о вышеупомянутой тройке журналистов, чей уровень популярности явно не соответствовал тому, чтобы в эмиграции они стали ньюсмейкерами первого ряда, как это случилось, например, с теми же Зиновьевым, Солженицыным, или с тем же Буковским или Каспаровым.
Что остается? Писать о России. Но тут важно не потеряться. Переплюнуть тех, кто и в России и в Украине обличает Путина и его режим, невозможно. Трясти своими подвигами в борьбе с режимом сложно в силу, скажем так, недостаточной значительности таковых. Есть выигрышная тема ненависти ко всем русским и ко всему русскому. Уже теплее. Востребовано, особенно, в Украине, у которой Россия при поддержке большинства населения оккупировала Крым и ведет войну на Донбассе. Так что под этой темой есть определенная нравственная основа. Но и тут есть проблема. Эту делянку давно окучивает, например, Ирина Фарион, с которой российским политэмигрантам тяжело тягаться просто в силу того, что она тут копает давно и к тому же свою антироссийскую риторику Ирина Дмитриевна периодически подкрепляет политическими акциями и актами прямого действия что ей в прошлом депутату Верховной Рады и коренной украинке позволительно, а эмигрантам не очень.
Но есть ниша, в которой выходцы из России вне конкуренции. Это как раз поливание грязью бывших коллег по антипутинскому протесту. Никакие Фарион с Тягнибоком тут им не конкуренты. Просто потому что для украинских политиков и украинских журналистов все что происходит в российском протесте не является новостями первого ряда. А Бабченко с Муждабаевым, постоянно утверждая, что им, как и всем в Украине, глубоко безразлично все происходящее в России, следят за всеми новостями и пишут преимущественно о России, не забывая в каждом тексте проклясть всех россиян, написать про ров с крокодилами, про "бегите, глупцы!", и про то как мы неправильно свергаем фашистский режим, а также про то, что мы, все те, кто неправильно свергают режим, являются агентами этого режима.
Возгонка ненависти, сопряженная с общим понижением качества дает рост аудитории. Просто потому, что действует как наркотик. Полная аналогия с соловьиным пометом, который подсадил свою аудиторию на ненависть к Западу, Украине и либерализму. Точно так же, как вполне определенный круг лиц ежедневно тянется к телевизору чтобы в очередной раз убедиться какие "тупые" эти "хохлы", "пиндосы" и "либерасты", другие с таким же типом зависимости заглядывают в комп, чтобы в компании Бабченко с Муждабаевым расчесывать свои комплексы неполноценности, находя все новые "подтверждения" тому, что по ту сторону украино-российской границы нет ни одного нормального, что там остались одни нелюди и что "поскреби любого российского либерала обнаружишь имперца".
Пожалуй, только тот факт, что у Бабченко и Муждабаева аудитория меньше, чем у Соловьева с Киселевым не позволяет им конкурировать с обитателями российского телевизора в степени полезности для путинского режима. По уровню ненависти к российской оппозиции и объему помоев, выливаемых на российских либералов, Бабченко точно не уступает Соловьеву.
Эмиграция как фактор роста протестной активности
Для целого ряда политиков эмиграция послужила катализатором увеличения их эффективности. Сегодняшний политический ландшафт современной России невозможно представить без "Открытой России" Михаила Ходорковского, его же медийных проектов МБХ Медиа и Открытые Медиа, без Форума свободной России, основателем которого стал Гарри Каспаров.
В то время как политэмигранты Бабченко, Муждабаев и Сотник потешались над находящимся в коме Навальным, Дмитрий Зимин (Зимин не называет свой отъезд эмиграцией, предпочитая сдержанно говорить, что "уехал на неопределенное время") и его сын Борис оплатили спецсамолет, которым отравленного по приказу Путина оппозиционера эвакуировали в Германию. Понятно, что финансовые возможности у Зиминых и Бабченко с Муждабаевым разные, но тут речь об особенностях человеческой реакции.
Эмиграция не является ни актом героизма, ни актом трусости. Я вынужден был уехать из страны после того, как на меня, тогда работавшего генеральным секретарем Союза журналистов России, завели липовое уголовное дело и мой адвокат объяснил мне, что по мне принято политическое решение, доказать свою невиновность не получится и ближайшие несколько лет я вынужден буду провести за решеткой.
Моим отъездом воспользовались лояльные Кремлю чиновники СЖР и быстренько освободили меня от должности. Союз журналистов после моего отъезда окончательно превратился в структуру по обслуживанию власти. Через два года липовое уголовное дело прекратили, так и не предъявив мне обвинения. Причина очевидна: открытый противник режима в должности руководителя крупнейшей общественной организации это, пусть и небольшая, но проблема для власти, о чем Кремль неоднократно посылал вполне недвусмысленные сигналы все 10 лет моего пребывания в должности.
Став рядовым журналистом, критикующим власть, я перестал быть проблемой и получил возможность вернуться в Россию, что сразу и сделал. В эмиграции у меня была работа, сравнительно комфортная жизнь, пожалуй, более удобные условия, чем те, в которых живу сейчас. Основной мотив возвращения в Россию – ощущение дискомфорта при написании публицистических текстов об этой стране. Этический барьер, который делает для меня невозможным, например, критический анализ действия оппозиции, которая рискует свободой и здоровьем, в том случае, если ты сам находишься в полной безопасности в уютной европейской стране.
Точно так же, как сегодня для меня невозможна и неприемлема критика белорусских оппозиционеров, которые не идут с голыми руками штурмовать тюрьмы и административные здания, охраняемые головорезами, вооруженными автоматами, пулеметами и танками.
Все два года эмиграции я занимался чистой аналитикой, проводил социологические исследования, вел цикл аналитических программ. В принципе, в этом направлении можно было двигаться и дальше. Но когда появилась возможность, вернулся сразу, не раздумывая. Я не герой в отличие от Немцова, который понимал, что его могут убить, но не уехал. Поэтому никого не призываю оставаться в России, если есть реальная опасность. Но вопить из-за границы всем подряд "бегите, глупцы!", одновременно обзывая всех оставшихся имперцами и агентами Кремля, считаю подлостью и мерзостью. Политическая эмиграция по-разному действует на людей. Кто-то деградирует, как это, к сожалению, произошло с Зиновьевым и Солженицыным. Кто-то, как Зимины, Каспаров, Ходорковский и Пионтковский остается верен себе, кто-то в процессе адаптации отращивает себе тупую злобность и ампутирует остатки гуманизма, как это сделали Бабченко, Муждабаев и Сотник…
! Орфография и стилистика автора сохранены
