И чего вы все набросились на Наталью Поклонскую? Ведь романтическая любовь к мертвому государю — это далеко не самая ее плохая черта, может быть, даже лучшее, что в ней есть.
Кто-то из великих говорил, что в России все становится литературой. Действительно, российская реальность перенасыщена смыслами, абсурдными и не очень, богата странными персонажами, умными и так себе, неожиданными кульбитами, как смертоносными, так и "внезапной везухой", надрывными страданиями, экзистенциальными или по пьяни. И просто вынося мусор, здесь рискуешь оказаться внутри фельетона, а то и богоискательской драмы. Как видим, даже манга в России превращается в литературу: во всяком случае, героиня японских комиксов Няш-мяш (она же бывший украинский, крымский, а ныне от Господа над нравственностью россейской прокурор Наталья Поклонская) всей своей личностной историей претендует на литературно-философский уровень.
Вчерашняя икона государственничества в своем искреннем почитании икон религиозно-исторических зашла так далеко, что и коллегам ее (да что они понимают, пороха украинского не нюхавшие), стало как-то не по себе, как-то даже неудобно — феерическое (с поджогами) противостояние "Матильде" продолжилось перебранкой во власти: Поклонская назвала недостаточно набожных (недостаточно нацаребоженных?) коллег предателями, а депутатка-спортсменка Ирина Роднина в ответ оскорбила ее религиозные чувства, указав, что это сам Николай II предал Россию и народ. Заместитель главы комитета по культуре, режиссер Бортко и вовсе обозвал императора "негодяем", который "ушел с поста главнокомандующего во время войны". Как водится, в таких случаях не обошлось без бесовщины: специальный думский просмотр "Матильды" сопровождался документами на гербовых бланках, и кто-то подменил в них фильм "Матильда" на "порнографию производства ФРГ". Поклонская предложила всех смотревших фильм, включая депутатов Думы, на полгодика отлучить о церкви, чем еще раз спровоцировала РПЦ на реакцию: официальная патриархия не спешит вмешиваться в распрю о фильме Алексея Учителя, тогда как правое крыло церкви всячески ее к этому подталкивает — в том числе и через Поклонскую, которую окормляет о. Сергий (Романов), ярый консерватор, старец, бывший милиционер и уголовник.
Часть этого право-монархического крыла — царебожники. Это люди, верующие в учение о некоторой сущностной сопричастности царя земного и Царя Небесного, из чего вытекает и то, что убийство Николая II несло искупительную жертву для России наподобие той искупительной жертвы, которую принесло распятие Христа для всего мира. Учение это легче всего понять, процитировав одного из его верных адептов — певицу Жанну Бичевскую. В зачине одной из своих песен она напоминает, как было дело в 1918 году:
"Слепой народ, обманутый лжецами,
За чистоту души твоей святой
Тебя клеймил постыдными словами
И казни требовал над кем же — над тобой".
Примерно то же самое, по мнению Бичевской, происходило две тысячи лет назад в Иерусалиме:
"Не так ли пал и Царь коварной Иудеи,
Мессия истины, народная мечта.
И Бога своего преступные злодеи
Распяли на доске позорного Креста".
Мешая образ Христа-Царя и императора Николая II, Бичевская описывает, как "над Божеством глумился весь народ", как войска и народ предали клятвы, как был казнен "наш исконный Царь, смиреньем благородный". Обычно царебожники полагают, что искупительная жертва императора должна привести к всенародному покаянию за нее, после чего Россия заживет хорошо, как и положено Святой Руси. У Бичевской вывод совершенно трагической — проклятие вечно:
"Пройдут века, но подлости народной
С страниц истории не вычеркнут года.
Отказ Царя прямой и благородный
Пощёчиной вам будет навсегда".
Не вдаваясь в теологические подробности, замечу, что царебожие самими христианскими теологами, включая и православных, осуждено как учение еретическое: в христианстве есть только одна искупительная жертва — жертва Христа — а все остальное от лукавого. Интересно посмотреть на проблему с другой стороны — антропологической. Жертвоприношения составляют основу всех религиозно-сакральных практик, лежат в основе культуры и появления символического обмена, то есть экономики. Антрополог Рене Жирар, к примеру, показывает, что жертвоприношение лежит у истоков социального аппарата и даже человеческой психологии. По мнению Жирара, вначале всего было убийство: древние люди, измотанные миметическим соперничеством, убивали кого-то, перераспределяя таким образом, табуируя и формализуя естественную животно-человеческую агрессию внутри племени. Они убивали выбранную жертву (часто съедали), как бы причащаясь умиротворения и таким образом ритуально консолидируясь. Это умиротворение и религиозный транс, сопровождавший разрешение кризиса, приводили к сакрализации жертв. Жертв могли обожествить даже до того, как употребить в пищу. К примеру, в племени тупинамба выбранного на роль жертвы человека хорошо кормили, даже добивались от него сексуальной активности, возносили ему гимны, а одновременно с тем били, ругали и издевались. Жирар исследовал также распространенные в Африке жертвоприношения местных королей и вождей. Их кормили возбуждающими средствами, заставляли совершать инцест, а потом устраняли, чтобы передать власть наследникам — новым королям, новым фигурам священного насилия. Убитые старые короли в некоторых случаях становились божествами. Принято удивляться, как быстро и радикально российская культура меняет символы: в начале столетия царя низвергли и растерзали, в конце века канонизировали (а некоторые даже — обожествили), сначала рассказали о пороках императрицы и её фрейлин, написали для трудового народа книжки вроде "Двадцать три ступени вниз", а потом практически те же люди, по крайней мере, члены той самой компартии, которая всё это организовала, как ни в чём ни бывало, провозгласили казнённого царя святым заступником за страну. И народ-богоносец все схватывает на лету: был батюшка-государь, стал Николай Кровавый — был Николай Кровавый, стал август-страстотерпец. На самом деле здесь нет ничего особенного — почти также поступают и африканские царебожники. Другое дело, что подобные архаические практики идолоборческая иудео-христианская традиция категорически отвергает, но мы же с вами знаем, как мало иногда бывает Христа в церковной институции...
Русское царебожие, кроме универсальной, общей с племенем тупинамба, антропологической основы, имеет несколько исторических слагающих. Во-первых, это христианское учение о так называемом катехоне — некоем историческом субъекте, который препятствует окончательному торжеству зла в истории и отдаляет приход Антихриста. Обычно под катехоном понимают евангелизацию народов Земли, но в российском православии со временем оформилась особая точка зрения: катехон — это император. Частично она опирается на проповеди. Св. Иоанна Кронштадтского, частично на суждения вроде распространяемых А. Дугиным — о том, что катехоном были императоры Византии, боровшиеся с Латинской Империей (заклятым Западом), а затем эта миссия возлегла на Третий Рим и его продолжение — Российскую Федерацию, у которой, правда, императора земного нынче нет, зато есть император небесный — Николай II, чью "искупительную жертву" тоже можно считать проявлением катехона. Забавно, что в питательный бульон царебожия попало такое, казалось, антитрадиционное и модернистское явление, как оформившийся благодаря реформам Петра I цезарепапизм, когда светский глава государства, упразднив патриархат, стал и главой церкви. Впрочем, упоротые духом (едва ли святым) русские царебожники возводят свои начинания к Ивану Грозному, который, будучи земным Космократором, якобы привел русский народ к статусу "богоизбранного". Именно поэтому они требуют канонизации Ивана Васильевича и устанавливают ему памятники. Некоторые представители царебожия нашли "проблески византийского катехона" даже в Иосифе Сталине: иконы с изображением такового уже неофициально почитаются "народным благочинием" в кое-каких общинах. Снова могут удивиться: как же Сталин может соседствовать в одном храме с Николаем II? А как Иван Грозный может соседствовать в лике святых с митрополитом Филиппом, которого он убил? Очень просто: и могут, и должны, если мы имеет дело с языческим пантеоном, когда мучители и жертвы сакрализирются в одном паралогическом пространстве, пространстве мифа. Все тот же антрополог Рене Жирар замечает, что мифологическим образом мирового соперничества, которое приводит к жертвоприношениям, стали близнецы. Близнецов боятся либо обожествляют во многих архаических традициях, в том числе, в африканских и индейских. Борясь в миметическом соперничестве друг с другом, близнецы в некотором роде сливаются и становятся друг другом. В сознании ряда царебожников Сталин и Николай II — это сакральные божественные близнецы. Не потому ли жертва и изначальный антипод большевизма — православная церковь — все больше со временем сама становится похожа на своего почившего "заклятого собрата" — компартию? Темные метаморфозы глухого почвенничества: болванчики держат свечки на литургическом партсобрании, крестные ходы организуются по разнарядке из ВУЗов, а отдельные, особенно преисполненные благостью "тупинамбы" стремятся ввести сусловско-победоносцевскую цензуру...
