Америка, безусловно, очень сильная страна, но политически старомодная. Более того: своей старомодностью гордящаяся. Конституция от отцов-основателей, считанное число поправок.
О чем это говорит? О том, что некогда именно политически была найдена такая современная и, казалось, универсальная форма, что она продержалась несколько столетий. И во многом сохранила актуальность до сих пор. Во многом, но не во всем.
В частности, у Америки не было опыта противостояния фашизму. Или - правильнее - тому, что называется фашизмом. Потому что фашизмом очень часто титулуют разные виды популизма. В том числе с нацистским оттенком.
В результате политическая система оказалась не готова к отпору краснобаю-популисту. Прививки от того, что в России величают фашизмом, в Америки нет. Многим казалось, что хваленные институты в состоянии противостоять попытке популистского обмана. Оказалось, что нет. И дело не в том, что отдельные индивидуумы склонны поверить старой песне о главном. Человек не обязан быть рентгеном и видеть, как и почему политик его надувает. Надувает во всем смыслах слова. То есть обманывает и наполняет националистической спесью, именуемой патриотизмом. Это очень человеческое свойство: быть падким на лесть, особенно в трудную минуту.
Но была уверенность, что эта двухпартийная система, страхуемая Конгрессом и Верховным судом, представляет собой непроходимый фильтр для дурака и авантюриста. Нет, не представляет. Слишком старомодна. Старомодна, как президентская республика. Старомодна двухпартийной конструкцией. Старомодна системой выборов.
То есть по сравнению с Россией Америка - это мигающий в недостижимой дали маяк. Невозможно сравнивать. Но при сопоставлении с политическими системами Европы - старомодна. И даже опасно старомодна.
Европа узнает популиста издалека, она узнает его по знакомому запаху, по манерам, лексике, выражению лица. Как мы видим, и это узнавание на дальних подступах тоже не гарантирует наличия противоядия. Сразу несколько стран балансируют на грани: качнется вправо - и получай Брекзит, Орбана или Марин Ле Пен. Но все равно по сравнению с Европой, Америка выглядит более наивной, что ли. Она падает в объятия пустобрёха-националиста с визгом юного восторга. И ни уважение к частной собственности, о которой твердят в России, ни законопослушность, ни вежливость и церемонность не спасли. Потому что политическая система оказалась неготовой к такой прекрасной нерукотворности.
Это не означает, что популизм победил. Он победил, но сейчас, в это мгновение, однако не победил всё, всех и не победил в других мгновениях будущего. Однако у него есть шансы победить. Хотя бы потому, что отсутствие опыта предопределяет неготовность к отпору. А чужой опыт не помогает. Как мы видим теперь, и свой опыт столь же подчас беспомощен, но все равно это опыт. О нем можно рано или поздно вспомнить.
Я принципиально не говорю о правом повороте, о конце эпохи либерализма, о неизбежной реакции на успехи идей социального государства во всем мире, принятом именоваться цивилизованным.
Никакой новой идеологии этот правый поворот не несёт, это обыкновенная утруска, усушка и трамбовка. Социальное государство так быстро, стремительно разрослось, что стало рыхлым по краям. Да и в середке тоже. И дало возможность этой рыхлостью воспользоваться, причём весьма традиционным образом: путём зерна, то есть возвратом к старым идеям, притворившимися новыми.
Это примерно как в работе Тынянова "Архаисты и новаторы". Если, конечно, смысл этой работы упростить до схемы. То есть поэтику упростить до политики. Но механизм апелляции к забытому традиционному прошлому для апдейта слишком нового настоящего, как мы видим, работает.
Понятно, что мы упускаем, если позволяем называть правых популистов - архаистами. Архаисты Тынянова - псевдоконсерваторы. Они обновляют поэтический язык, обращаясь к тем и тому, кто и что кажется устаревшим. Но в результате язык все равно обновляют.
Правые популисты, побеждающие сегодня, никакого обновления не несут. Они голые, как манекены. Они просто повторяют и в самом повторении обретают энергию. Это энергия ритма, это - да простят меня литературоведы - возврат к метрическому стиху в европейской и американской поэзии, ставшему в царстве верлибра основой песенной традиции.
Сложные социальные системы устают от сложности и впадают, как в ересь, в простоту. Возможно, не могут не впасть, если сложность допускает рыхлость структуры. А рыхлость - и есть политическая неадекватность. Песочница устарела.
Означает ли это неизбежность возврата к архаике, тропинка к которой, как народная тропа, не зарастает никогда? Не знаю. Может, да, может, нет. Но совет не оспоривать глупца не всегда кажется убедительным.
! Орфография и стилистика автора сохранены
