На днях брали у меня интервью, заставив по конкретному поводу задуматься, что такое сегодня русская литература, где ее граница.
Подумав десять раз, я все-таки прихожу к выводу, что граница русской литературы это русский язык. С географией это никак не связано. С одной стороны, и в России есть нерусская литература, скажем - волжско-татарская. С другой стороны, за пределами России живут и пишут русские писатели, и что?
Имеет ли отношение русская литература к нынешнему русскому государству? Никакого.
Государство в России - такая условная и фантастическая конструкция, которая задумана и существует подобно климату. Отменить мы его не можем, но это не значит, что ассоциируем с ним импульсы и формы духа, которые здесь эманируют.
В других местах и государство другое, оно теснее срослось с культурой, там и Мальро может быть министром, а Гавел президентом. А наша государственность хорошо умеет только паразитировать на культуре высокой пробы, как сорняк-повилика. Это вирусная насадка на жизнь духа.
* * *
Где в России живет сегодня литература? По сути, в нескольких больших городах, а дальше - в своих традиционных, классических форматах - уже по мелочи или штучно, разово или сольно.
Москва, Петербург, уральский дуплет (литературный диалог Перми и Е-бурга). Даже Ростов как-то приугас.
Но в неклассических формах литература, то бишь литературность, существует везде, как образ жизни и как жизненный стиль, объединяющий всех, кто сочиняет, пишет, читает и слушает. Это не частица, а волна. Здесь не нужна никакая иерархия, а нужны только импульс и отклик, вызов и ответ.
* * *
Светлана Алексиевич, получив год назад Нобелевскую премию, загадала неразрешимую загадку.
С одной стороны, она пишет по-русски, и герой ее - характерный советско-постсоветский вполне русский человек, и литературные отцы ее - Солженицын, Адамович-Гранин (Адамович, конечно, тоже белорус, но речь сейчас о том, что он оказался вписан в литературу метрополии).
С другой стороны, она никогда не жила в России, не хочет ассоциировать себя с нею, да и с русской, кажется, литературой. Мы можем игнорировать ее нежелание, но тогда проблематизируются все тщательно оберегаемые литературные иерархии метрополии, а некоторые литературные кочки вовсе перестают иметь хоть какое-то значение. А если мы с ней согласимся, тогда что же - русская литература становится понятием географическим или делом вкуса и каприза.
Проще всего поступили те, кто, рискуя выставить себя на посмешище, отказали Алексиевич в таланте и значимости. Посмешищем они, положим, стали, а дальше-то как?
! Орфография и стилистика автора сохранены
