В Москве 30 мая прошел необычный мастер-класс по написанию писем в места лишения свободы. Выбор темы объясняется просто: в России с каждым месяцем становится все больше политических заключенных. Только по текущим подсчетам правозащитного центра "Мемориал" их 86, причем за полгода список увеличился на 45 человек. В базе проекта ОВД-Инфо около 200 человек. Участники встречи уверены: узников совести еще больше, но информация о многих не попадает в публичное пространство, к тому же некоторые дела еще не изучили правозащитники. Поговорка "от сумы и от тюрьмы не зарекайся" становится все более актуальной для гражданского общества России, полагают организаторы мастер-класса. В такой ситуации задача гражданского общества — поддержать в беде тех, кто отстаивал общие права и оказался в заключении из-за произвола власти. Свои советы тем, кто хотел бы написать политзаключенным, но не знает, с чего начать, или боится сделать первый шаг, дали "узники Болотной" Андрей Барабанов, Илья Гущин и Алексей Полихович, мама политзаключенного Алексея Сутуги Ольга, а также волонтеры проектов "Университет для политзека" и "Сказки для политзаключенных".
Первый вопрос, который может возникнуть: зачем вообще писать политзаключенным. У ответа на него есть два измерения, как у письма — адресат и отправитель. С одной стороны, такая переписка нужна обществу, потому что власть пытается лишить его самых активных людей, с другой — письма поддерживают человека, который отказался в очень сложных условиях из-за своей гражданской позиции.
Чтобы стало понятно, о чем идет речь, Ольга Сутуга приводит личный пример. Ее сын Алексей, политзаключенный-антифашист, находится в заключении больше двух лет, сидеть ему остается еще год. Едва он прибыл из СИЗО в колонию, как его поместили в ШИЗО, а очень скоро и вовсе перевели на более жесткие условия содержания, в так называемое "единое помещение камерного типа" или, как говорят об этом месте, "тюрьму в тюрьме".
Прогулки там разрешены только по 1,5 часа в сутки, в течение дня нельзя сидеть или лежать на кровати, потому что она пристегивается к стене, подъем в 5 утра, отбой — в 10 вечера, в течение шести месяцев можно получать только одну посылку или передачу и одну бандероль.
Если добавить к этому то, что передать в колонию книги очень непросто и все они попадают не лично в руки адресату, а в библиотеку, где их потом могут и не выдать, человек оказывается фактически отрезан от общества. Иногда доходит до того, что людям не отдают письма от родных, как происходит с Алексеем: из пяти писем матери до него доходит в среднем одно.
При этом перевести из ЕПКТ на обычные условия содержания могут не раньше, чем через год. И только если не зафиксируют никаких нарушений, вроде неправильного обращения к сотруднику или элемента одежды не по форме, а их в колонии очень легко сфальсифицировать. Ольга Сутуга видит тенденцию: сейчас практически все политзаключенные сразу проходят через ШИЗО, а потом попадают в "помещения камерного типа" или "единые помещения камерного типа". В некоторых случаях давление оказывается еще более жестким — вплоть до постоянных избиений.
"Это не исправление, это даже не наказание, а месть людям за то, что они посмели высказать свое мнение. Даже месяц в таком состоянии провести сложно, а если год, два, три, четыре? За это время происходят неизбежные изменения психики", — отмечает Ольга Сутуга. В таких условиях важно напоминать человеку о жизни на воле, чтобы он не терял социализацию. Если политзаключенный достаточно известен, скорее всего, ему пишут, но далеко не все имена хотя бы относительно на слуху. Сутуга напоминает: за репосты в соцсетях сидит очень много людей, чьи судьбы и приговоры практически не обсуждаются в публичном пространстве.
"Мы должны знать, что эти люди сидят за свободу слова. Если мы не будем ее отстаивать, то скоро мы все там окажемся. Или придется купить в аптеке пластырь и заклеить себе рот",
— замечает она. По ее мнению, от общества зависит, какими эти люди выйдут из заключения.
"Если гражданское общество не будет им помогать, власть добьется того, чего хочет — уничтожит самую активную часть общества", — отмечает Сутуга. Она сама поддерживает не только сына, но и других людей, оказавшимся в тюрьме из-за политической позиции и произвола силовых структур. С несколькими политзаключенными Ольга ведет переписку. Именно их письма подтолкнули ее к созданию проекта "Университет для политзека", задача которого — помочь узникам продолжать свое образование даже в условиях неволи. Участие в этом проекте — одна из возможностей помочь политзаключенному и завязать переписку.
Сейчас проекту помогают два историка, один математик, два русоведа, один учитель литературы, один преподаватель английского языка, один биолог и один специалист по йоге и около 10 волонтеров. Также помогать своими лекциями и заданиями вызвались преподаватели французского и немецкого языков, но пока неизвестно, пропустят ли в колонии тексты на иностранном языке. За месяц работы "Университет" уже разослал в разные ИК 93 лекции, а также отправил четыре книги.
Их приходится посылать порционно — письмами по несколько страниц в каждом — обычные книги московские колонии принимать почему-то отказываются.
Сутуга отмечает, что проекту очень не хватает волонтеров. Прежде всего тех, у кого есть время и возможность запаковать лекции или фрагменты книг в конверт, написать пару строк от себя и отправить. Она призывает заинтересовавшихся проектом писать ей и подключаться, а главное — не бояться.
Другой проект в помощь узникам совести не просветительский, а творчески-терапевтический –"Сказки для политзаключенных". Самые разные люди, включая писателей и журналистов, посылают узникам совести свои произведения. Более того, сами политзаключенные со временем стали отправлять собственные сказки в ответ, а осужденный за перепосты Андрей Бубеев даже захотел проиллюстрировать эти тексты. Волонтеры из проекта написали уже около 900 писем. Есть среди отправленных и полученных текстов и обычные сказки, есть и притчи на актуальные политические темы. Со временем авторы идеи думают издать сборник, чтобы таким образом собрать средства на бытовые нужды узников совести и в помощь их семьям. "Сказкам", как и "Университету" тоже не хватает свободных рук и принтеров.
Написать политзаключенному можно и вне рамок различных проектов. Отправить письмо можно по почте, через электронный сервис "ФСИН-письмо" или же через "Росузник".
Работающий в проекте "ОВД-Инфо" бывший "узник Болотной" Алексей Полихович отмечает: он много раз слышал от разных людей, что им "страшно написать письмо в тюрьму". Конечно, непросто отправить послание незнакомому человеку, трудно понять, что ему может быть интересно, о чем стоит писать. Однако Полихович уверен: страх — неуместное чувство. Он делится собственным опытом: в первый момент после попадания в СИЗО, когда "немножко не по себе, и даже не немножко", особенно важно чувствовать, что люди на воле о тебе помнят. Письма в этом очень помогают. Причем, если человек узник совести, это не значит, что ему обязательно надо писать о политике.
"Письма с воли — это очень большая поддержка. Они не обязательно должны нести какую-то серьезную информацию или быть идеологически выверенными. Например, я был очень рад, когда человек, который жил в сельской местности, написал мне, что у них зацвели груши. Любое такое письмо — это возможность вырваться в нормальную жизнь, где цветут цветы, улыбаются дети. Так что заключенному можно писать просто о жизни, которой его лишили, чтобы он помнил, что она существует", — говорит работающий в проекте "Руси сидящей" бывший "узник Болотной" Илья Гущин.
"Когда вокруг только одни и те же стены, охранники и грязные окна, человек быстро подстраивается к этому, видимо, психика вытесняет память о том, что бывает иначе. Когда читаешь письмо о том, что кто-то катался на велосипеде, конечно, немного завидуешь, но вспоминаешь, что есть куда выйти",
— добавляет он.
Другой "болотник" и коллега Гущина по "Руси сидящей" Андрей Барабанов уверен — вести с воли помогают вырваться из атмосферы тюрьмы. "Если человек регулярно получает письма, он помнит, что есть люди, которым он важен, — подчеркивает Барабанов. — Так меньше забываешь про нормальную жизнь, меньше впитываешь тюремные вещи, которые могут испортить твой характер и твое понимание жизни, потому что там очень много мерзости".
Однако, когда пишешь письмо в СИЗО или колонию, есть некоторые вещи, о которых стоит помнить. Например, важно учитывать, что все письма будет читать цензор, а в некоторых случаях и оперативный сотрудник ФСИН. У всех "узников Болотной" бывали случаи, когда им приносили послания, в которых большая часть текста была вычеркнута черным маркером или вырезана бритвой — так цензоры изымают все фрагменты, которые кажутся им "неблагонадежными". Причем представление о том, чего в тюрьму писать нельзя, у сотрудников ФСИН разные в зависимости от учреждения.
У Андрея Барабанова в СИЗО "Бутырка" был случай, когда после цензуры от всего письма осталась одна фраза с приветствием.
"Надо понимать, что из-за какой-то информации в письме человек может получить большее внимание со стороны опера. Иногда писать о каких-то бытовых вещах важнее и безопаснее. Это не значит, что не надо писать ничего о том, что происходит. Пишите, но думайте, что это прочитает оперативный сотрудник",
— рекомендует он.
Алексей Полихович приводит пример того, как сотрудники ФСИН могут попытаться надавить на человека, используя сведения из переписки. Когда "узник Болотной" оказался в СИЗО, он и его будущая жена Татьяна решили параллельно читать и обсуждать книги философа Эриха Фромма. В одном из своих писем Татьяна написала, что Фромм придерживается неверной позиции по вопросу ЛГБТ. "На следующий день ко мне пришел опер, говорит: "Твоя фамилия прошла по списку гей-парада, что мы будем с этим делать?" Я сказал: "Ничего". И это было забавно, я знал, что не участвовал в таких акциях. Но этот пример говорит, что все ваши письма будет читать цензура", — отмечает Полихович.
Но в целом внимание с воли, скорее, чуть-чуть обезопашивает политзаключенных от давления. "Письма дают определенный статус. Когда приходит много писем, охранники и сокамерники это видят, и это такой маленький, но оберег", — считает Гущин.
Все трое "болотников" рекомендуют тем, кто хочет переписываться с политзаключенным, но не знает, с чего начать, написать о чем-то из своей жизни, рассказать об интересах, любимых книгах. Это поможет найти общие темы. Еще один способ поддержать человека — отправить открытку.
Рассказали на мастер-классе и о своей переписке с обычными, неолитическими заключенными. Активистка Анна Боклер уверена — адаптация заключенных тоже очень важный и малообсуждаемый вопрос. Когда-то она сама была арестована и после этого опыта решила помогать людям, пережившим колонию. Сначала она преподавала английский язык в рамках большого проекта по адаптации бывших заключенных, потом поучаствовала в арт-акции в поддержку заключенных. Из статьи о перформансе об Анне узнал один из заключенных колонии для пожизненно осужденных "Черный дельфин". Он написал ей и попросил помочь выучить английский. Три месяца Анна посылала ему задания, а он — ответы, но потом администрация колонии запретила продолжать занятия — насторожили тексты на иностранном языке. Однако переписка не оборвалась. Более того, со временем Анна начала общаться еще с тремя людьми из того же "Черного дельфина". Очень часто она получала от них большие тексты, иногда — нечто похожее на литературные произведения.
Как-то она узнала, что для ее первого знакомого по переписке из "Черного дельфина", хотя он провел все сознательные годы в заключении, ее письмо стало первым в жизни.
Так у Анны появилась идея помочь заключенным осознать, что, несмотря на изоляцию, они могут не только что-то получить от мира, ни и дать ему что-то. Анна предложила им оформлять такие тексты в литературную форму и публиковать свои произведения через нее. Она надеется, что такая своеобразная художественная терапия заинтересует кого-то из них. Пока она ждет ответа на свое предложение.
"Для человека самое страшное — одиночество. 80% заключения не получают писем. Находясь в заключении, я понял, что можно пережить разные испытания, но пытку одиночеством пережить невозможно", — отметил в ходе лекции Гущин. И эти слова в равной степени относятся как к узникам совести, так и к обычным заключенным.
