Мысль о том, что Россией давно востребовано поражение, не нова. Соединение бедности, непросвещенности и высокомерия – питающая смесь русского патриотизма. В принципе, и любого другого. Но у этих других есть счастливый опыт не только побед, но и поражений, полезных для национального отрезвления.
В России, казалось бы, поражений было не меньше: кто только из соседей не захватывал территорию страны (как ордынцы, поляки, французы и немцы), кто только не пировал в Москве (те же монголы, поляки, французы). Кто только не наносил болезненных локальных поражений и ударов по самолюбию (как японцы, финны, австрийцы, англичане, афганцы, те же турки). Иногда это приводило к потере суверенитета на века, иногда помогал мороз и русский бог.
Трудно утверждать, что русский патриотизм и здесь принципиально отличается от высокомерия других видов патриотизма: победу считать детищем народа, а поражения списывать на счет нерадивых правителей.
Но если сравнить с поведением тех европейских государств, которые принято считать цивилизованными, то разница бросается в глаза. Поражения в войне для французов или немцев приводили к повышению ценности человеческой жизни, в России именно победы становились источником еще большего падения ценности человеческой личности, так как только презрением к индивидуальной судьбе и давались эти победы, самоубийственные для так называемого простого человека. И этот порочный круг Россия не может разорвать.
В этом ряду и победа над нацисткой Германией, которая остается последним резервом русского презрения к индивидуализму, любви к жестокому государству и тираническому правителю. В этом разгадка феномена Путина и единения вокруг него оглушительного большинства. Путин с самого начала своего правления пообещал самый дефицитный товар: символическую победу над главными оппонентами, радовавшимися поражению России в экономической и холодной войне. Эта война была гибридной: в ней не было говорящих пушек и ядерных ракет, но Россия ее проиграла, что ощущали те, кто через десятилетие и станет вольным путинским большинством.
Путин противопоставил в экономическом и военном плане более сильным противникам понт. Или символическое противодействие. Возвращая элементы советской эпохи (вроде гимна, антизападничества и презрения к европейским ценностям – в совке их называли абстрактным гуманизмом), Путин сворачивал огромную фигу в кармане своих государственных штанов с ватной подкладкой на нефти и газе. И именно эта фига стала источником патриотического восторга.
Но символические победы опасны только одним – они рано или поздно потребуют конвертации в реальность. Поэтому понадобился Крым и Донбасс, поэтому реанимирован и усилен советский культ победы в 1945. Победы, одержанной благодаря огромным и непосильным жертвам и потерям. И ставшей в итоге дополнительным аргументом против индивидуализма и того небольшого повышения ценности человеческой жизни в начале перестройки.
В этом и главный смысл регенерации риторики победы, милитаризации общества, мобилизации агрессивного патриотизма и единения вокруг вождя, планомерно лишающего общества того, что именуется "Свободой": главное, сохранить традиционную пропорцию между низкой ценой обыкновенной жизни и неимоверно высокой ценой государства и его атрибутов. Только в обществе, где индивидуализм во всех проявлениях (политических, социальных, даже сексуальных) подавляется, возможна тоталитарная и авторитарная мобилизация.
В этом смысле России срочно необходимо поражение. Не только как фактор отрезвления, но и как возможность осознать ценность того, что русской цивилизацией неизменно отрицается – ценность такой рутины, как человеческая личность.
