Скверное начало: в шесть утра, шагнув на питерский перрон с московского поезда, узнать из твиттера о смерти Димы Циликина.
54 года, чуть старше меня, жил один, был зарезан у себя дома, информации о взломе нет никакой: значит, убийцу впустил сам. Богачом не был. Дальше имеются варианты, но их немного, тут поставлю точку.
Важно другое.
Дима Циликин был дитем питерских конца 1980х - начала 1990-х, когда вечно блуждающая ось мировой культуры переместилась в голодную разрушающуюся северную столицу, сквозь трещины в которой бурно и буйно начало расти все, что было способно к радостному танцу свободы, - полная противоположность и 1920-м, мандельштамовской траве забвения, и 2000-м, путинской сытой серости.
Для нынешних молодых это звучит странно, но тогда Питер на короткое время действительно стал центром мира, и уж точно страны. Все лучшее, крутое, новое, cool & fun, было здесь. Юный светящийся Гребенщиков (Джоан Стингрей, одной из первых угадавшая смещение мировой оси, немедленно оказалась здесь – вон, она только что выложила на сайте снимки тех лет: сидит, счастливая, в одной ванной с БГ, и, должно, рафаэлевы путти взбивают им небесную пену). Хрипатый р-р-р-рокочущий Шевчук. Бешеный, как Азия, Цой. Вообще рок-н-ролл, звучащий из каждой щели. Алеша Кострома, обклеивающий гаубицы Петропавловки перьями. Мамышев-Монро, разрисовывающий портреты Политбюро; "пиратское тв" и юненький Бугаев-Африка; томно-манерная "Новая Академия" Тимура Новикова, запустившая апулеева осла в питерские парки; некрореалисты во главе с Юфитом; пылающее лапидарное граффити на макушке брандмауэра на Фонтанке: "Жан Татлян", - как подпись неба. Новый кинотипаж – Баширов: любопытствующий городской сумадший, эдакий Глюкля и Цапля в мужском теле. Французская киноакадемия сходит с ума по "Красному на красном" Дебижева (а российская публика – по "Два капитана-2" с Курехиным и БГ: в полном можтажном варианте октябрьскую революцию затевают Ленин с Дзержинским, обнюхавшись кокаина). Курехин в "Поп-механике" запускает кроликов бегать по сцене и спускает из-под колосников упакованного в кокон из фольги Хиля – советскую икону, будущего интернетного Мистера Трололо. Вся страна смотрит "5 канал" с Курковой, "600 секунд" с Невзоровым и "Адамово яблоко" с Набутовым. Игорь Мельцер открывает "Хали-Гали" с Трахтенбергом. Митьки устраивают бестиарий в Летнем саду. На открытии первого гей-клуба в особняке фон Дервиза на Галерной пол-Питера уверяет другую половину, что здесь исключительно по приглашению… Разъезжаются под утро, многие – во всехприемлющие сквоты.
Денег не было вообще или почти вообще; Майк Науменко, "Зоопарк", попросил японцев в обмен на интервью купить в "Березке" баночного пива; все делали всё за счастье и ради счастья, и боги улыбались над городом, и сквозь облака торчали их бороды, и каждый, кто дерзал, мог дернуть бога за бороду, и рука немедленно становилась золотой.
Дима Циликин оказался из тех, кому позолотили если не руку, то перо.
В это отчаянно-прекрасное время он начал писать для питерской газеты "Час пик" (ах, какая была газета!) колонку о сексе (Sex in the City не было и в проекте), эдакий секс-просвет для советского человека, стремительно перестающего быть советским.
Это была прекрасная – короткая, точная, интеллектуальная и упоительно смешная – колонка об играх с желанием, телом и полом. Несколько заголовков, невозможных по совковым меркам, я помню до сих пор: "- Что это, дядя? – спросила она"; "Ох, цветет калина в поле у ручья. Парня мало. Дога полюбила я…"
Даниил Гранин, смущаясь, признавался тогда главреду "Часа пик" Наташе Чаплиной, что начинает читать газету именно с этой колонки.
Господи, да кто не покупал "Час пик" ради колонки Циликина!
Это было лучшее время Питера после Серебряного века, и у многих это навсегда осталось лучшим временем жизни, и у многих – временем высшего профессионального подъема.
Мир покрутился юлой пятилетки полторы на ленинградско-питерской оси, - и укатил в сторону Китая, а те, кто решили, что это теперь навсегда, проиграли, оставшись в пустоте с собственным головокружением.
Питер остался центром кайфа, но перестал быть центром силы. В поисках силы кто-то уехал в Лондон, кто-то – в Москву, кто-то разумно переквалифицировался в рестораторы и отельеры, кто-то стал жить на два города.
Дима Циликин остался в Петербурге, но тот циликинский писательский слог остался с тем Петербургом.
Циликин продолжал работать на вымирающие понемногу газеты, писал театральные рецензии с подробным пересказом сюжета, пару раз выступал резонерски в дискуссиях с тем подтекстом, что кто в Петербурге не родился, тому петербуржцем не стать.
Я же говорю: время ушло далеко, а Циликин уходить не захотел или не смог.
Но этот мальчишка, черт побери, вписал свои золотые слова, заголовки, идеи в тот век! Сделал свои па, повороты, пируэты в том безумном карнавале эпохи. Успел, станцевал свой танец, - и пусть живые завидуют ему, мертвому.
Вечной памяти ему не будет, потому что вечной памяти не бывает, но он успел причаститься той эпохи и успел причастить других, и за то одно мной навсегда любим.
Этот умный, классически образованный, чуть двусмысленный, чуть провинциально надменный мальчик, которому отпущены теперь все грехи.
Дима Циликин.
Аминь.
! Орфография и стилистика автора сохранены
