Все вот эти бесконечные "народные" статьи 228 и 159. Одни хотели удовольствия. Другие — денег. А может — ничего не хотели, я не суд, чтоб устанавливать виновность.
Вот одна женщина осуждена к восьми годам колонии по ст. 111 ч. 4 — как следует из приговора, забила руками и ногами до смерти своего приятеля, с которым они до этого вместе (и еще мужчина и женщина с ними) принимали наркотики, потом ходили то за мороженым, то за шоколадом, а потом этого человека нашли уже мертвым. Против нее показания дала та, вторая, женщина, а потом в суде она сказала, что оговорила подсудимую, потому что ее били и пугали в отделе. И осужденную тоже били, ударяли головой об стенку, однако, по ее словам, она ничего не подписала. И даже ее гражданского мужа, инвалида первой группы, били тоже. Ну, так, по крайней мере, она говорит. Была свидетельница защиты, квартирантка, которая утверждает, что когда пришла с работы, то подсудимая была в квартире, а потерпевший, еще живой и здоровый сидел в подъезде на ступеньках. Свидетельницу судья не вызвала.
Вообще какая—то грустная история про жизнь. Гражданский муж — неходячий инвалид. Осужденная работала по "массовым мероприятиям", какая-нибудь массовка, встречала людей, сопровождала. Все кололись, похоже, потом одни начинали приставать к другим и переходили к рукоприкладству. Ребенок у осужденной — тоже инвалид, детства. Вот она просит узнать, где ребенок. Миша, 13 лет ему. А фиг его знает, где. Я звоню на квартиру сожителя — там говорят: нет таких. Скорей всего его в какое-то социальное место отправили, раз он неходячий. Телефон его мобильный говорит: данный вид связи недоступен для абонента. У меня еще один номер есть, там родственница, она в каких-то дальних далях, но вдруг знает про ребенка. Сотрудники тоже обещают помочь его поискать.
Если вдруг у кого есть лишняя сотня, можно кинуть мне на телефон, а то мне еще во многие дальние дали звонить. И непонятно, к кому отошла квартира.
Ну и дальше — цыганочки-воровочки, русские-наркоманочки. Одна цыганочка болеет, на втором месяце она, боится ребенка потерять. Я спрашиваю: а еще дети есть? Говорит: четверо девочек. Но и этого сохраню — он, наверное, мальчик. А муж бросил меня, — говорит. Я говорю: ничего страшного, меня тоже.
Заведующая медчастью обещает направить цыганочку в больницу. Наркоманочки много болеют. У них и опухоли от уколов, и отмирание тканей, и вечные ВИЧ с гепатитом. Тоже живут в каком-то своем особом мире, где покупки-продажи, где все давно сотрудниками наркоконтроля схвачено.
Одну взяли, дали подписку о невыезде. Через три дня, по словам девушки, подруга сказала, что хочет вернуть ей долг, встретились у метро. Вместо 21 тысячи подруга протянула девушке одну, и тут же на руках защелкнулись браслеты.Типа "контрольная закупка". Тут же нашли в кармане героин, добавили статью, отправили в СИЗО. Может, это все неправда, может, продавала. Это должен установить суд, только вот разуверилась я совсем в нашем суде. Не говорю уж о следствии...
Эту женщину очень обидели слова следователя "твоему ребенку такая мать не нужна". Еще девушка жалуется: дали новую терапию от ВИЧ, а как ее принимать — не сказали. Врач говорит: три таблетки на ночь. Ну и хорошо. Только почему было не сказать раньше? Эти слова можно выговорить за две секунды. И почему?
Миловидная женщина со 159-й жалуется на конвоирование. Набивают людей в автозак как селедок в бочку, курящих с некурящими, ранее судимых — с первоходами. В Мосгорсуде сажают в крошечное помещение, иногда — по двое, кипяток дают один раз в день — растворить кашу или суп. Вернуть в СИЗО могут уже после отбоя, ближе к одиннадцати. И как защищать себя в таких условиях, когда нужно готовиться, иметь трезвую голову?
Женщина говорит: Ольга Романова писала об этом в "Новой Газете", так ничего не изменилось.
Такая же вечная проблема, как кровати эти невыносимые с хилыми матрасами. Ну да, вот еще беременная просит второй матрас. Трудно спать.
Зашли к Александре Лотковой. Она все ждет кассации. Адвокаты говорят — будет в конце мая или в июне. Книжки наконец к Саше дошли. И учебник французского. Камера, говорит, дружная, нормальная.
Сокамерница ее, немолодая женщина, черноволосая и смуглая, выражает благодарность батюшке. Тот в праздники приходит, гостинцы приносит — тетрадь, ручку, шоколадку.
Я спрашиваю: вы православная? Она смеется: не... но наш имам к женщинам не ходит, может, стесняется. К мужчинам ходит, а к женщинам — никогда. Неудобно ему: молодой мужчина, лет двадцати пяти, — а тут куча мусульманок без мужей... Батюшка — вот тот заходит.
! Орфография и стилистика автора сохранены
