Правозащитница пояснила, что с 1989 по 1995 году союз работал на средства самих “матерей” — “мы еще работали, зарабатывали и сами платили за помещение, коммуналку, телефон”. Сейчас организации помогают обычные люди, делают банковские переводы или на Яндекс-кошелек.
“Надо понимать, что мы не “Хельсинкская группа и не “Мемориал”.
Нас боятся финансировать — тема "армии" считается внутренним делом страны. Боятся дипломатического скандала.
У нас в 2004 году был проект Еврокомиссии — так их представитель откровенно сказал, что мы грант должны получить, но мы боимся шума. Они не хотят, чтобы это выглядело как вмешательство во внутренние дела России, в ее обороноспособность", — пояснила Мельникова.
Тогда Валентина сказала чиновнику из Еврокомиссии, что защита прав человека, будь то в армии, в детдоме или тюрьме, — это не внутреннее дело государства.
На организацию митингов и шествий люди быстро и охотно скидываются; солдатские матери мечтают, чтобы им тоже помогали более-менее регулярно. Ведь офис нужен как место, куда люди смогут придти со своими проблемами. Звонить или писать в Интернете — это отлично, но когда затравленный солдат бежит из армии, ему нужно знать адрес, где его выслушают, напоят чаем и постараются помочь.
“Никаким другим путем эту работу сделать нельзя. Эта работа с людьми, как у врача или психолога. Надо разобраться в проблеме, никого не обижая. Мы выслушиваем человека, а потом обращаемся к чиновникам, которые обязаны помочь”, — отметила Мельникова.
Появилось много организаций, выдающих себя за “Солдатских матерей”. Правозащитница отметила, что у них появляются двойники: ”военные адвокатов” и прочие. Но действуют они с коммерческими интересами. Они обещают помочь и просят за это от 120 до 180 тысяч рублей. Но в военкомате деньги если и возьмут, то вряд ли помогут “откосить”, замечает Мельникова.
Другие организации, которые появляются после новых законов, как грибы после дождя,
часто связанные с международным усыновлением — обслуживают определенные политические интересы.
Есть и другой вид — организации "военного толка". “Все ветеранские и офицерские организации вызывают опасения, поскольку их цели не всегда понятны и не всегда на пользу действующим офицерам. В них есть противопоставление с сегодняшними солдатами — государство нам должно больше, а остальные, кто служат сейчас, потерпят”, — отметила Мельникова.
Тем, кто достиг призывного возраста, должен помнить, что призыв — это четкая процедура. Чтобы чиновники или врачи ее не нарушали, надо запомнить краткий инструктаж призывника от солдатских матерей: во-первых, перед тем, как в 17 лет становиться на учет, надо собрать амбулаторную карту и сделать копии обо всех заболеваний — врожденных и приобретенных.
После этого надо написать заявление, причем в доступной для слабо читающей публики форме. “Надо выделить жирно и подчеркнуть все заболевания, сделать копии всех заключений. В заявлении написать: я, мать Вани Иванова, законный представитель несовершеннолетнего, сообщаю, что он родился с травмой, или болеет … прошу приобщить к личному делу и обеспечить мое участие при постановке на учет”. Примеры заявления тут.
"Все заявления написать надо до того, как мальчик придет к врачам-убийца, которым лишь бы план выполнить. Они же даже не смотрят, они и горб могут не заметить", — комментирует Валентина.
Главное, понимать, что все надо делать самостоятельно. Никто не собирается искать заболевания у подростка. В военкомате главная “отмазка” — сказать, что вынесли решение по пустому личному делу. Если в первый раз все же поставили на учет, а категорию годности установили неправильно, надо продолжать борьбу вплоть до 18 лет — когда приходит время призывной комиссии, где уже определят степень годности и решают, призывать или нет.
Перед комиссией вся бюрократическая процедура с заявлением и приложением документов повторяется. Если не помогло, следует писать жалобу в суд, в Минздрав и в Центральную военно-врачебную комиссию — она тоже контролирует определение годности по здоровью. “Призыв — процедура бюрократическая, поэтому надо действовать в бюрократической парадигме”, — шутит Мельникова.
Терять чувство юмора, работая каждый день с большими человеческими проблемами, нельзя. Нельзя категорически. Ведь эти люди идут к “матерям” в самых крайних случаях. Когда надежды на офицеров, военкомат и врачей нет. А может быть, ее не было изначально. Но каждый думает, что обойдется.
Те, кого не обошло, пишут правозащитникам в соцсети:
“Здравствуйте. Мой сын болел на протяжении месяца, лечили одной таблеткой в сутки (какой не говорили). Больным отправили на новое место службы (дорога заняла бы около трех-четырех суток). Через сутки ребенку становится настолько плохо, что он не в состоянии с нами говорить. Пытаемся связаться с офицерами, которые их сопровождают, не получается”. — пишет в группе Адэлина.
“Моего брата забрали в армию в Кряж, на данный момент лежит в м/ч гарнизона, температура за 40 градусов несколько суток, задыхается, только сегодня начали делать капельницу и уколы. В госпитализации в госпиталь Самары отказывают,в м/ч имеется заболевание — пневмония, с врачом связаться невозможно.Он лежит в койке голодный, так как не может ходить, сильно болит желудок, был диагноз 12-перстной кишки, делали уже шесть раз флюорографию, результаты не говорят. Что делать?”, — пишет Екатерина.
"Племянника маминой сотрудницы зажевало в БТР в части под Волгоградом. Итог— вся левая часть раздроблена, лежит в больнице в критическом состоянии. Подскажите, как помочь его перевести в госпиталь", — написал Денис.
Всем им отвечает лично Валентина Мельникова и ее коллеги из региональных комитетов солдатских матерей. Отвечает и просить присылать свои фамилии-имена-отчества. Правозащитницы будут разбираться и помогать. Работы много.
Вы можете оставить свои комментарии здесь
Марина Курганская
Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter
