Продление ареста Pussy Riot почти совпало по времени с массовым молитвенным стоянием у храма Христа Спасителя, которое напоминало политический митинг настолько, насколько это вообще возможно. "До степени смешения", как выражаются авторы некоторых российских законов. Эта акция и сама по себе, и в связи с неизбежной отсылкой к акции "панк-феминисток" дает возможность поговорить о проблемах взаимоотношения формы и содержания в общественном восприятии в России, когда дело касается значимых событий.
Во-первых, бросается в глаза некое несовпадение масштабов. Тысячи верующих собираются для того, чтобы "защитить" церковь и ее главу, представляющего самую многочисленную религиозную конфессию страны. От кого и чего? От странноватой, эксцентричной акции нескольких девиц в смешных, по-детски ярких одеждах? Да, помимо "феминисток" предполагалось также "дать ответ" "информационной кампании против патриарха и церкви". Но и Pussy вместе с резонансом по их поводу имелись в виду как одна из первостепенных угроз для РПЦ.
Девицы сидят в темнице, но у якобы оскверненного их мимолетным танцем главного храма страны собираются толпы, чтобы дать им отпор. Какая еще защита от них требуется?
Если это не тот случай, что описывается поговоркой "Стрелять из пушки по воробьям", то непонятно, для каких случаев ее вообще придумали. Это, извините, сравнимо с тем, чтобы отсудить целую элитную квартиру за занесенную к соседу пыль. Это как четыре уже месяца ареста за неловкий двухминутный танец. Публикации в прессе, история с часами и "Фотошопом" — неужели это то, что может поколебать патриарший престол и в защиту от чего требуется собирать десятки тысяч в центре Москвы?
Во-вторых, нюансы формы и содержания — это чуть ли не ключевой вопрос при осмыслении акции Pussy Riot и продолжающейся реакции на нее. Как мы уже отмечали, официально назначенные выразителями оскорбленных чувств верующих спикеры всеми силами стараются замолчать содержание акции "панк-феминисток", напирая на возмутительную форму. И нельзя сказать, что эта тактика не принесла им определенных результатов.
Драматург Владимир Голышев рассказал любопытную историю про своего очень пожилого родственника, человека насквозь советского. Он, будучи стопроцентным атеистом, тем не менее до глубины души возмущен действиями девушек на солее ХХС (хотя, отметим, дедушка сам признается, что не видел и не представляет себе, что же это было, а пользуется только оценками "возмущенной православной общественности") и призывает на их головы всяческие кары. Я сам знаю пенсионера, человека абсолютно рационального, "посюстороннего", атеиста старой советской закалки, который искренне возмущен и "алчет крови" "непотребных девиц".
Эти примеры подтверждают мою мысль. Проблема — преимущественно в общекультурном, я бы сказал, поле.
Не "кощунство" или там "святотатство", а "неприличная выходка" — вот что раздражает тех, кто против Pussy Riot.
По другую сторону баррикад от них не столько истовые дети церкви, сколько консерваторы в самом общем смысле слова. Те, кто желает, чтобы все было "чин чином", "как положено", без скандалезных, эпатажных, выбивающихся из заведенного лада и обряда действий. Те, кто уперлись именно в форму акции.
Мы знаем, что в католических храмах и протестантских церквах регулярно проходят выступления, подобные тому, что произошло в храме Христа Спасителя 21 февраля. Да, там это делается по протекции католического духовенства и протестантских должностных лиц. Но форма — сравнимая. Чуть ли не хлеще.
Что же получается, что инославному хорошо, то православному — как ножом по его религиозным чувствам? Но ведь, как сказано выше, искренне возмущены не только воцерковленные люди, но и ревнители приличий и благопристойности вообще.
Даже если вынести за скобки всех людей, кто примкнул к толпам, готовым бросить метафорический (а то и буквальный) камень в арестованных женщин, поддавшись агрессивной пропаганде и нагнетанию ненависти против них в информационном поле, все равно останется достаточно людей, которым искренне, безо всякой дополнительной "медийной" накачки не нравится то, что сделали Pussy.
При этом формально акт девушек подпадает под определение молитвы, как на том настаивают и они сами. Примечательно, что даже среди сочувствующих им лишь малая часть отстаивает ту позицию, которой упорно держатся сами арестантки, — это была молитва.
По формальным признакам это молитва, пока не доказано обратное. В неортодоксальной, непривычной форме, но молитва. О том, что прямого нарушения храмовых запретов в их действиях не было, писали уже многие.
Солей — это не амвон, тем более не алтарь, солей — это буквально подставка для книг, и находиться у него мирянам не запрещено церковными правилами. Может быть, не принято, но не запрещено. После 21 февраля храм не стали переосвящать. Тем самым церковь сама признала, что "поругания святынь" в строгом смысле слова не было.
Очевидно, до тех масс, часть которых пришла 22 апреля к ХХС, эта позиция по большей части не доходит, чему способствует и то, как освещают дело официозные и церковные СМИ. Но если бы дошла, повлияло бы это на отношение тех, кто не по указке и не в результате пропагандистского индоктринирования, а сам по себе, от чистого сердца требует кар?
Как я полагаю, далеко не факт, что повлияла бы, к сожалению. Одна из серьезных и специфических российских проблем, которые касаются, кстати, не только восприятия массовым мнением резонансных событий, но и, к примеру, русской философской школы, заключается в том, что здесь глубоко укоренена неспособность мыслить принципами, абстрактными универсальными понятиями. Гораздо охотнее здесь оперируют образами, а значит эмоциями, постоянно сбиваясь на субъективное и ситуативное "нравится — не нравится".
Уместна аналогия со знаменитым фильмом и реальной судебной историей "Народ против Ларри Флинта". Напомним, в 1980-х крайне влиятельный американский евангелистский проповедник Джерри Фолвелл, фигура по своему масштабу вполне сопоставимая с патриархом Кириллом в России, подал в суд на издателя порнографического "Хастлера" Ларри Флинта. За невероятно скабрезную и откровенно оскорбительную "фэйковую" рекламу. В ней благочестивый трезвенник, лидер религиозного движения "Моральное большинство" не только якобы "расхваливал" алкогольный напиток, но и "признавался", что под его воздействием совершил инцест с собственной матерью.
Реальная история, экранизированная Оливером Стоуном, такова: в конечном итоге американский суд признал эту гадкую публикацию сатирой, на которую распространяется защита свободы слова. Решение принимали почтенные старцы, судьи Верховного суда, люди, несомненно, весьма старомодных взглядов и вкусов. Сам адвокат Флинта признался, что у него эта реклама не вызывает никакого восторга, как и вся порнопродукция Флинта в целом. Однако крайняя сниженность, низкопробность материала, его откровенно хулиганский характер не помешали им разглядеть в этом деле принципиальные моменты, которые важнее личных вкусов. Форма не застила им глаза.
Когда я показал этот фильм в киноклубе на одном из факультетов журналистики, то столкнулся с сарказмом и практически отказом студентов воспринимать принципиальную аргументацию в этой истории: "Ну это же порнуха, эта реклама — за гранью всего… Как можно в связи с ней всерьез говорить о свободе слова?"
Увы, точно также многие наши соотечественники реагируют (или отреагировали бы, если донести до них эту позицию) на заявление Pussy Riot и их симпатизантов, что акция в XXC была никакой не антирелигиозной, а, наоборот, самой настоящей молитвой.
Людей приучили, что молитва — это когда все серьезно и торжественно, чинно и благопристойно, с постными лицами и возвышенными минами на них.
Вот то, что было в воскресенье, — это да, это молитва. А то, что "отмочили" "эти девки", — ну какая же это молитва? Допустить иное они просто отказываются. Форма довлеет.
Вы можете оставить свои комментарии здесь
