Требование Владимира Буковского привлечь Михаила Горбачева к уголовной ответственности за преступления коммунистического режима, совершенные в период его руководства страной, вызвало резко негативную реакцию в среде российской интеллигенции. Многие комментарии полны едких издевок и уничижительных оценок мотивации неожиданного шага Буковского. На эту критику очень обстоятельно и взвешенно ответил Александр Подрабинек. Мне хотелось бы добавить, что отрицательное восприятие инициативы одного из самых известных советских диссидентов определяется не только желанием оправдать Горбачева, но и отношением к действующей власти.
Если не обращать внимания на прозрачные намеки о нерелевантности Буковского современной политической реальности, то основной смысл критики в той или иной форме сводится к отсутствию практической целесообразности уголовного преследования. Действительно, даже при наличии веских юридических оснований для задержания Горбачева в Великобритании английская Фемида и с закрытыми глазами видит разницу между "отцом перестройки" и чилийским диктатором Аугусто Пиночетом (который, кстати, отдал власть по результатам всенародного референдума). При этом критики забывают, что те, кто верил в практическую целесообразность и возможность реформировать режим изнутри, не проводили в советское время долгие годы в лагерях и психбольницах. И непонятно, на каком основании горбачевские доброхоты хотят, чтобы сегодня Буковский отказался от принципов, которым был верен всю свою жизнь.
Главный пункт расхождений состоит в том, что сегодняшняя российская интеллигенция, сохранившая свои советские корни, по-прежнему продолжает жить ожиданием свободы, дарованной сверху. Удивительно, как люди, на словах последовательно отстаивающие либеральные ценности, в то же время всячески избегают их реализации, ссылаясь на практическую целесообразность. Очевидно, что все равны перед законом, но необходимо сделать исключение, чтобы расправы над мирными демонстрантами в Тбилиси или Вильнюсе не заслоняли глобальной картины позитивных перемен, вызванных перестройкой. Так и разговоры о свободных выборах, о рынке и конкуренции, торжестве права и борьбе с коррупцией на протяжении почти двадцати лет расходились с реальными делами, потому что все время для продвижения по пути "необходимых реформ" приходилось допускать "небольшие исключения".
В итоге мы живем в стране, где нет политической конкуренции, где суд превратился в придаток исполнительной власти, где итогом реформ стала предельная монополизация экономики, а чиновничество насквозь коррумпировано. Подобное расхождение правительственной риторики с конечным результатом сразу бросается в глаза даже далекому от политики обывателю и делает ущербной всю конструкцию российского системного либерализма. Поэтому неудивительно, что большая часть населения России сегодня отторгает либеральные ценности, которые, увы, стали устойчиво ассоциироваться в массовом сознании с гайдаро-чубайсовскими реформами.
Ничего общего с пресловутой практической целесообразностью не имела и последовательная борьба Андрея Сахарова за права человека и демократические свободы в Советском Союзе. Не хотелось бы, чтобы на приближающихся юбилейных торжествах человека, чья жизненная позиция должна служить ориентиром тем, кто хочет видеть нашу страну по-настоящему свободной, первую скрипку вновь играли люди, ждущие очередного царского манифеста и рассматривающие борьбу теперь уже с путинским режимом только через призму практической целесообразности.
