Предстоящий День России (в просторечии все еще День независимости) – далеко не самый странный из наших праздников. Есть и страннее. Например, День народного единства, 4 ноября, ритуалы празднования которого сложились только у ксенофобов. Праздник 12 июня все-таки пустил корни существенно глубже.
Начать с того, что больше половины россиян уже знают его название. Если не точно, то хотя бы в общих чертах. Год назад 55% сограждан, опрошенных на этот счет фондом "Общественное мнение", ответили довольно толково, обнаружив знание хотя бы одного из трех-четырех ключевых слов ("Россия", "независимость", "Декларация о суверенитете").
Ошибочные ответы дали только 25%. Остальные отговорились незнанием. Притом для каждого четвертого это уже именно праздник, а не просто выходной. По сравнению с началом "нулевых", популярность этой даты выросла в разы и, вполне возможно, продолжает подниматься, о чем в ближайшие дни мы узнаем из свежих опросов.
Но осадок остается.
Девятнадцать лет назад, 12 июня 1990-го, российский съезд депутатов утвердил Декларацию о государственном суверенитете России (907 голосов – за, 13 – против, 9 – воздержались), а национальный лидер Борис Ельцин торжественно ее подписал. Кто сегодня помнит, что в ней было сказано, и кто знает, кем она была сочинена?
Главным составителем Декларации независимости Соединенных Штатов был Томас Джефферсон. Через два десятка лет после ее принятия он был вице-президентом своей страны, а еще чуть позже – ее президентом. И сегодня его имя знает там каждый ребенок.
В пятницу в Кремле будет праздничный прием, но очень сомнительно, что по отдельному почетному списку туда позовут тех, кто так или иначе приложил руку к написанию российской Декларации о суверенитете. Ну, хоть Олега Румянцева или там Руслана Хасбулатова, или, допустим, Анатолия Шабада, или еще кого. До сих пор, по крайней мере, не звали. Кроме одного-двух, сохранившихся в номенклатурной обойме, как Валерий Зорькин.
Выпадение из обоймы – вполне достаточная причина, чтобы вычеркнуть имена из истории. Так у нас принято.
Но сам-то легендарный текст? Сочинители сталинской Конституции вообще были сразу же ликвидированы, но их творение еще долго зубрили в школах. Его пел Джамбул: "Закон, по которому солнце восходит, закон, по которому радость приходит…" В сегодняшних наших пропагандистских ведомствах – Джамбул на Джамбуле, но Декларацию о суверенитете не поют.
Годовщину ее принятия официальным порядком празднуют, но саму Декларацию за богато накрытыми столами не только не цитируют, но и вообще не упоминают.
"День России – дань уважения к российской государственности, к нашей стране и к историческому выбору, который еще в начале 90-х годов осознанно сделал народ России" (президент Путин, 12 июня 2006 года). Какой именно выбор осознанно сделал народ, разъяснено не было. Пришлось подождать смены президентов.
"Этот государственный праздник… был рожден сложным и стремительным временем, временем, когда наша страна оказалась перед важнейшим историческим выбором. И не только осознанно приняла его, но и достойно пережила непростые годы становления новой демократической России. Именно там – в выборе российского народа – истоки этого государственного праздника" (президент Медведев, 12 июня 2008 года).
Намек на то, что осознанный выбор был демократическим, наконец прозвучал. Но вполголоса. Да иначе и быть не могло.
Сегодняшняя российская власть происходит именно из событий того времени. И это в полном смысле слова ее праздник. Но, с другой стороны, рассуждать о демократии ей, во-первых, не совсем ловко, а во-вторых, и нежелательно: зачем вводить в соблазн простолюдинов, вдруг еще разок сделают "осознанный выбор"?
Декларация о государственном суверенитете и в самом деле заявляла о "решимости создать демократическое правовое государство". И даже, вопреки позднейшим упрекам в "развале Союза", – государство "в составе обновленного Союза ССР". Но главная ее мысль была не об этом. А о том, что от управления Россией пора устранить руководящие структуры СССР и КПСС (что было тогда одно и то же).
В Декларации сообщалось, что Россия "есть суверенное государство", что ее Конституция и законы "выше актов Союза ССР", если они вступают друг с другом в противоречие, и что Россия обладает полнотой власти при решении "всех вопросов государственной и общественной жизни, за исключением тех, которые ею добровольно передаются в ведение Союза ССР".
В самой России был намечен демонтаж коммунистической монополии: всем законным партиям и движениям обещаны "равные правовые возможности участвовать в управлении государственными и общественными делами". Но не расшифровывалось, как и когда это произойдет, и не было ни слова о демонтаже социализма. Как и о его сохранении, впрочем.
Таков был компромисс радикальных и консервативных депутатских группировок, скрепленный 12 июня почти единодушным голосованием. И стержнем этого компромисса было общее их намерение превратить СССР в конфедерацию, отобрав у союзного центра все, что захочется отобрать, и отдав ему только то, что захочется отдать. Эта мысль объединяла почти все подразделения молодого российского руководящего класса и решительно поддерживалась народом. "Осознанным" этот выбор называть не станем, потому что будущего никто не предвидел, но выбор действительно был сделан. И правильный.
Устами далеко не гениальных в массе своей депутатов говорила история: Советский Союз был уже приговорен ею к распаду. И не к частичному (в конфедерацию), как хотели тогда российские политики и большинство рядовых россиян, а к полному.
Союзные республики одна за другой уже объявляли о своей суверенности, и российская Декларация не столько ускоряла их уход, в любом случае неизбежный, сколько готовила к нему Россию. Она была мудрым решением немудрых людей.
Но гордиться ее принятием перестали довольно быстро.
Во-первых, в самом названии Декларации было лукавство. Говорили о завоевании государственной независимости, которая, применительно к России, и так была бесспорна, а подразумевали смену режима. Абсолютно назревшую, но запрещаемую тогдашней советской политкорректностью. А вот о суверенитете республик, наций и народностей советская политкорректность рассуждать вполне позволяла, чем и воспользовались. Но потом эта фальшь была прочувствована, из чего и родились все шуточки насчет праздника внезапно обретенной "независимости".
А во-вторых, и это главное,
тогдашнее незабываемое единение российских верхов между собой и с народом было слишком красивым, чтобы долго продержаться.
После того как начальствующие лица сначала принялись свергать друг друга, а потом с головой ушли в дележ бывшей народной собственности, исторический день 12 июня заволокло серым похмельным туманом.
Так часто бывает после революций. Ну, а потом вместо похмелья 90-х пришла реакция "нулевых". Система уже не могла без раздражения говорить не то что о народовластии, но и о личных правах и свободах.
Введенные было праздники постигло переформатирование. День Декларации о суверенитете стал называться просто Днем России, то есть торжеством, которое каждый может понимать на собственный вкус. Запутанное сменилось неясным.
Впрочем, судьба этого праздника выглядит на редкость удачной, если сравнить ее с судьбой другого ельцинского наследия – Дня Конституции (12 декабря). Перестав быть выходным, этот день был понижен в ранге, причислен к "памятным датам" и находится сейчас где-то на уровне Дня российского студенчества (25 января), хотя все еще и на ступеньку выше "памятных дней", вроде Дня подразделений специального назначения, отмечаемого 24 октября.
Спецназ помнит родство, ведя свою родословную от грозы антисоветских повстанцев, доблестных красных чоновцев 1918 года и одновременно от октябрьской 1950 года директивы военного министра СССР, предписывающей сформировать полсотни спецназовских рот.
А вот День России своего родства как-то не помнит. Он приглашает празднующих чувствовать себя патриотами, но подчеркнуто забывает о собственном своем происхождении. Сами решайте, какое из двух этих торжеств нынче живее.
С наступающим вас праздником, все, имеющие память!
Оригинал статьи опубликован на сайте Газета.Ru
